Сингомэйкеры
Шрифт:
Вернее, суперсингулярность. Одна Вселенная – один мозг.
Хотя, кто знает насчет мириад Вселенных…
Глава 12
Кабинет мой похож на компактный центр управления планетой Земля. На отдельных экранах цветные карты с зонами нестабильности в экономике, на других – этнические конфликты, на третьих – зоны неурожая, а есть четвертые, пятые и шестые, где вспыхивают свои красные огоньки и грозят разгореться в пламя, если не погасить немедленно.
Я все чаще чувствую себя не мыслителем, как тайно и горделиво
К концу дня на экране, что во всю стену, высветилось окошко, приглушив, но не отключив, все остальные. Кронберг смотрит все так же аристократично, но в его глазах я видел с тихой щенячьей радостью нечто иное. Уже не взгляд с недосягаемой высоты.
– Уже вечер, – произнес он, – заканчивайте работу, Юджин. Я понимаю вас, но теперь вы уже в высшей лиге! Если будете влезать по старой привычке в работу своих подшефных, рискуете проглядеть важные изменения в обществе.
В его негромком голосе я уловил предостережение. Холодок прокатился по спине, я ответил торопливо и с нужной дрожью в голосе:
– Это было бы недопустимо! С нашей-то мощью… Мы должны изменения не только видеть, но и предугадывать!
Он кисло улыбнулся.
– Жду вас.
Экран погас. Я некоторое время сидел с сильно бьющимся сердцем, перебирал свои грехи, старался предугадать, чем вызвано его приглашение в такой категорической форме.
Коридор выглядит залом, а дальше приемная, что кажется мне целиком перенесенной из фильма о далеком технологическом будущем. Я прошел по этому царству высоких цифровых и прочих чудес, удержал руку в момент, когда хотел робко постучать, и отворил дверь.
Кронберг заканчивает разговор, я вижу, как шевелятся губы, но слов не слышно, работает сверхчувствительная аппаратура, улавливая и преобразовывая колебания в гортани.
В этой области остался последний ожидаемый шажок, подумал я с трепетом. Сегодня еще надо шевелить губами, завтра будет достаточно четко думать, чтобы импульсы мозга преобразовывались в слова.
Пока он говорил, я рассматривал его украдкой. Когда он впервые позвонил мне, он уже был таким же престарелым аристократом: с седой головой, натянутой пергаментной кожей, с прямой спиной. Это было, если не ошибаюсь, пятнадцать лет тому. Он и сейчас выглядит молодо, если учитывать его преклонный, с моей колокольни, возраст. Хотя, конечно, пятнадцать лет – огромная разница для сорокалетнего, но когда тебе восемьдесят, то… гм… девяностолетний, по-моему, выглядит примерно так же.
К тому же молодое лицо Кронберга и даже тело могут быть заслугой ботоксов, глютаминовой кислоты, липосакции и всяких там подтяжек, потому я обычно обращаю внимание, как такой моложавый господин двигается: легко ли встает и садится, на сколько градусов поворачивает голову и на прочие характерные для возраста мелочи.
Кронберг не только быстр и точен в движениях, но он у нас чемпион и по главному признаку «нестарости» – работоспособности. Он в состоянии пахать с утра до вечера, и перед сном его мозг почти все так же свеж, как и утром. Это главное мерило молодости,
Он кивнул, заканчивая с кем-то разговор, улыбнулся и повернулся ко мне.
– Юджин, присаживайтесь. Простите, срочные звонки всегда не вовремя. Привыкайте держаться более раскованно.
Он не отводил взгляда, пока я пересек кабинет и опустился по жесту его руки в кресло. Думаю, морда у меня сейчас совсем не голливудская: бессонная ночь и восемь чашек крепчайшего кофе за рабочий день – заметно даже для моего молодого организма.
– Плохо спалось? – поинтересовался он. – Работаете вы всегда каторжно…
– Плохо, – согласился я. – Вы мне дали новую информацию, я всю ночь провел в поисках…
– Так долго?
– …а потом старался осмыслить.
– И что помыслилось?
При строгом облике участие во взгляде, я с холодком понял, что я не все еще узнал. Впереди что-то пострашнее.
– Я плохо представляю, – признался я, – момент перехода в сингулярность. Точнее, совсем не представляю.
Он поинтересовался:
– Технически?
Я покачал головой.
– Техника меня не интересует. Но вот как это будет выглядеть, если одни уже получат бессмертие, а другим придется умирать…
– Умирают же сейчас, – ответил он непреклонно. – Это раз. И еще: сейчас тоже не у всех собственные яхты и личные самолеты. Но человечество с этим примирилось.
– Это просто вещи, – возразил я, – а вечная жизнь – другое.
Он чуть изогнул губы в усмешке.
– Мы везде наносим упреждающие удары. Наши специалисты всюду насаждают мысль, что жить вечно – плохо.
– А если сработает недостаточно? Социальная несправедливость проявится больше всего как раз в том, кому жить, кому умереть. И, боюсь, населению слаборазвитых стран придется ждать дольше, чем несколько недель или месяцев!
Он кивнул, не дрогнув лицом, выражение глаз не изменилось.
– Юджин, а вы хорошо себе представляете, как это будет выглядеть? Я имею в виду, сам Переход?
Я развел руками.
– Нет, – признался честно, – очень смутно.
– Опустите технические детали, – посоветовал он.
– Опускаю…
– И что?
Я развел руками еще беспомощнее.
– Я становлюсь вроде бы умнее. Ну, за счет того, что мозг не устает и работает намного быстрее. В инете ничего не ищу, а сразу все схватываю. Знаю все языки и все науки… Любое достижение науки, только что свершенное, сразу же становится мне известным и понятным…
Он слушал, как я перечисляю, все больше сбиваясь и запинаясь, кивал, поддакивал, подбадривал, наконец я договорился до того, что в железном теле уже почти перестану быть человеком, а уж в атомном вихре – тем более, особенно если всякую дрянь, доставшуюся людям от обезьян и прочих предков, выброшу, а создам совершенно новые свойства.
Я остановился, фантазия забуксовала. Он помолчал и сказал тихо:
– Юджин, вы все сказали сами.
– Что? Что я сказал?
Он опустил взгляд, голос прозвучал так же тихо: