Синий и золотой
Шрифт:
– Не сработает, – сказал он. – Нельзя такое долго хранить в секрете. Обязательно выяснится – и тебе хана. Единственное, что можно сделать, заманить всех хороших алхимиков взятками, наблюдать за ними очень, очень внимательно; затем, когда покажется, что они приблизились… – он провел пальцем по горлу и икнул.
– Жестковато, – сказал я.
– Да, – ответил он, – но правильно. Это правильный поступок. Всегда поступай правильно, если ты принц. Погоди секунду, надо отлить.
Он остановился у двери монастыря Сестер Божественной Милости, раздался журчащий звук. Затем он заковылял, догоняя меня.
– Так
Он рассмеялся.
– Не буду принцем.
– Правда?
– Невозможно, – сказал он. – Не может случиться.
Когда я вернулся в лабораторию, золотой слиток был почти, но не совсем там, где я его оставил. Ага, подумал я.
– Четыре охранника, – сказал страж.
– Прости?
– Четыре охранника, – повторил он. – За дверью, постоянно, с этого дня.
– Я польщен, – сказал я.
Он зло на меня посмотрел.
– И рядовой Сириск в госпитале. Трещина в черепе.
Время от времени я и правда себя ненавижу. Недолго, и потом это быстро проходит, а потом снова возвращается.
– Мне жаль, – сказал я.
– Ну, да, – сказал он и вышел из комнаты. Я услышал замок. И что? – подумал я. Он был котелком. Им платят за получение увечий. Он был здесь, чтобы держать меня взаперти, а я свободный человек, гражданин вселенной, не курица в клетке. Я никогда не собирался причинять кому-либо вред, никогда. Ну, не часто. А когда я причиняю, это никогда не является моей основной целью, просто неудачным неизбежным последствием. В основном.
Я уселся и стал читать книгу. Аркадий о функциях, с фундаментальной ошибкой, но все равно есть некоторый смысл. Они принесли мне еду: свежий хлеб, твердый белый сыр, пять ломтей фермерской колбасы, яблоко.
– Как дела у Сириска? – спросил я.
Они только посмотрели на меня. Я съел еду, затем положил ноги на стол и закрыл глаза, но все что мог видеть – ее лицо прямо под поверхностью меда. Это не было виной, больше похоже на первое движение идеи. Я поднялся, нашел бумагу, перо и чернила и начал писать. (И если вы оказались студентом второго курса любого приличного университета Весани, вы знаете, что я написал. Черт, вы скорей всего сможете процитировать открывающий параграф по памяти, что больше, чем могу я. Кстати, на третьей странице совершенно примитивная ошибка. Маленькая награда, если вы сумеете ее найти).
Должно быть, я уснул, потому что, когда они меня разбудили, я лежал лицом на бумаге, а чернила формировали маленькое озеро на сиденье скамьи. Я поднял глаза. Котелки.
– Пойдем с нами, – сказали они.
– Мне обязательно? – спросил я, зевая. – Это и правда был долгий день.
– Встать, – объяснили они.
Я поднялся, и они вытолкали меня в дверь. Я был не рад рукоприкладству, но потом вспомнил о человеке, чей череп я разбил, и решил не устраивать скандал. Памятка себе: нужно специально прикладывать усилие, чтобы не причинять вреда людям.
Фока ждал меня в Южной библиотеке. Расстроенный. Я дважды был здесь раньше: однажды – как друг и почетный гость, однажды – когда обворовывал дворец (длинная история) и повернул не в ту сторону. Поразительная комната: небольшая, по дворцовым стандартам, – пусть с трудом, но вы сможете втиснуть сюда кавалерийский эскадрон, однако им придется оставить лошадей в коридоре – наполовину покрытая панелями дуба
– Ты невозможен, – сказал он.
– Строго говоря, нет. Весьма маловероятен, но…
– Ты отправил стражника в госпиталь, – Фока был не в настроении для шуток. – Другой потерял два нижних зуба, – он сделал паузу и посмотрел на меня. – Где ты научился так бить? – спросил он. – Не в университете.
– Вроде как по ходу дела научился, – честно ответил я. – Слушай, мне правда жаль насчет стражей. Это не было…
– Специально? – он покачал головой. – Ну, они наименьшая наша проблема, – он взял лист бумаги и помахал им. – Знаешь, что это?
– Просвети меня.
– Это ордер дружественной выдачи, – сказал он, и я увидел, что его лицо было молочно-белым. – Подписан и запечатан мезантинским поверенным, выдвигает обвинения в подлоге, подстрекательстве к мятежу и подделке денег. Знаешь, что это означает?
Другими словами, экстрадиция. Я с большим трудом сохранил непроницаемое лицо.
– Ты не позволишь им меня забрать, – сказал я.
На мгновение он закрыл глаза.
– Я и правда не вижу выбора, – сказал он. – Это правильно оформленный ордер, у нас действующая конвенция, они знают, что ты здесь, и они пошли в Сенат, а не лично ко мне. Если я попытаюсь это похоронить, у Стремления будет моя голова на пике.
Я не смел посмотреть ему в глаза, так что сконцентрировался на маленьком лепном крапивнике прямо над его головой. Казалось, будто он мне поет. Экстрадиция: меня формально передадут у Северных врат под охрану трех или четырех вооруженных курьеров. Я уйду тихо. Рано или поздно мы остановимся в таверне, почтовой или дорожной станции. Комок pulveus fulminans отправляется в огонь, я отправляюсь в окно, свободный и вольный. Конечно, большинство крупных правительств неплохо меня знают к этому моменту, будет обыск, включая полости тела. Но если выбирать между достоинством, удобством и моей жизнью – не о чем думать. Вы легко можете спрятать там, где солнце не светит, достаточно pulveus fulminans, чтобы снести стену.
– Прошу, – сказал я. – Не позволяй им этого сделать. В Мезентине виселица за чеканку монет.
– Нужно было раньше думать, – он сделал паузу. – Ты и правда это делал.
Я кивнул. Я завел правило говорить правду, когда мне это ничего особенного не стоит.
– Я голодал, – сказал я. – Встретил людей в баре. Они сказали, что это для украшений, не подделки.
– Нино, ты идиот, – в его голосе было нечто, нечто настолько близкое к настоящему чувству, что на секунду мне физически стало плохо. – Что я могу сделать? Давай, ты же гений. Предложи что-нибудь.