Синий и золотой
Шрифт:
Через некоторое время я более или менее взял себя в руки, встал, сумел разжечь очаг. Я забыл, когда в последний раз ел, но попросту не был голоден. Пока разгорался огонь, я пошел к кладовой с ингредиентами и выудил бутылку аквавиты. Чистая, бесцветная жидкость. Держал ее исключительно для спиртовой горелки. Я сделал три глотка.
Стало только хуже.
Ну, подумал я, и какого черта мне теперь делать?
Ирония была в том, что любой алхимик, знающий, что он делает, мог бы убить за лабораторию вроде моей. Каждый элемент оборудования, о котором вы только можете подумать, все лучшего качества; ряд бутылей и банок, словно солдаты на параде, каждый редкий и малоизвестный материал – некоторые из них по сотне ангелов за унцию – больше, если продавать на черном рынке (только они настолько редкие,
У меня было шесть недель, чтобы раскрыть секрет трансмутации неблагородного материала в золото. Это невозможно. Я потянулся к верхней полке книжного шкафа и достал «Разные искусства» Поликрата. Шестая глава, девятнадцатая страница, четвертый параграф. “О превращении неблагородного металла в золото”.
Ну ладно, подумал я.
Сначала возьмите обычную соль (есть) и купорос (полно); хорошо смешайте стеклянной палочкой. Сделал. Дальше возьмите aqua fortis (ведрами она у меня). Соедините aqua fortis с солью и купоросом, чтобы создать aqua regia. В отличие от меня, проблема с Поликратом не столько в том, что он включает, чаще всего эта часть правдива, но в том, что он опускает: мелочи вроде невероятной неустойчивости или возникновения больших объемов ядовитого газа, или, черт его возьми, что все это следует делать на кубе льда. К счастью Онесандер Филайский прошел через этот процесс вместе со мной, после того, как я покинул Элпис во второй раз, так что я более-менее знал, что делать. Великий человек, Онесандер, и это было преступление против науки, когда его повесили за подделку шести ангелов. На самом деле его монеты были на три пункта чище, чем государственный выпуск, можете поверить? Насколько знаю, с тех пор их рьяно разыскивают ювелиры.
На третьем и четырем этапах процедуры, вам нужно окунуть уголок льняной салфетки в варево, затем поджечь его. Пугающе – это мягко сказано. Мне невероятно повезло, что я видел, как это делает эксперт. К слову, плакат о розыске Онесандера называл его «высоким мужчиной без бровей» – описание настолько точное, что его задержали в течение трех дней после появления плаката на дверях Храма. В качестве предосторожности я легонько встряхнул пепел в котелке и работал мехами, пока огонь не стал настолько горячим, насколько это возможно.
Дальше тигель, который я наполовину наполнил дорогими медными гвоздиками (чертовская трата; но они из почти чистой меди, и я за них не платил). Я использовал большую часть угольного мешка в полцентнера, прежде чем они расплавились; после чего перелил расплавленный металл в мою небольшую, изящную форму с пятью выемками, а затем отставил ее в сторону, чтобы остывала. Мой бутыль с aqua tollens оказался пустым, что раздражало, так что пришлось сделать новую: добавить соль в воду, затем свежий серебряный порошок к aqua fortis; скомбинировать их в стеклянном сосуде, чтобы получить коричневую жижу; добавлять нашатырный спирт, пока жижа не исчезнет. Aqua tollens. Пока я закончил, все эти медные брусочки остыли достаточно, чтобы выбить их из формы. Берем один слиток, медленно опускаем его клещами в aqua tollens; ждем пять минут, затем выуживаем его снова, смываем aqua tollens, аккуратно сушим. Один маленький посеребренный слиток меди. Естественно, я упростил и фальсифицировал инструкции (потому что, если бы я честно рассказал, как это делается, вы бы тоже могли это сделать и оставить меня и моих собратьев без работы).
Четыре медных слитка, один серебряный. Я надел плотные перчатки, вытряхнул немного пепла сожженной салфетки на кончик указательного пальца, и нежно водил им по посеребренному
Проще простого, на самом деле.
Когда я работаю, то не замечаю время, так что я понятия не имел, сколько у меня все это заняло; опыт подсказывал шесть часов, но медь болезненно медленно плавится, а пепел сработал быстрей, чем я ожидал. Что в длину, что в ширину. Иногда время плавится, течет и застывает, формируя корку над расплавленным ядром.
Я осторожно отставил бутыли и банки, чтобы любой, кто будет вынюхивать, не узнал, что я использовал. Затем закрыл Поликрата и с благодарностью поставил его на полку. Я налил воду в стеклянный мерный стакан, следом добавил каплю черничного сока, чтобы добиться безобидного, нейтрального синего, после чего поместил золотой слиток в стакан и аккуратно выложил медные рядом. Потом снял со стойки четырехфунтовый молоток, тщательно обмотал его тканью и кулаком постучал в дверь.
Привычный скрип ключа в замке, и дверь открылась. Я не знал стражника. Я постарался смотреть мимо него, но он стоял на пути.
– Мне кое-что нужно, – сказал я.
– Что? – кивнул он.
– Sal regis, furor diaboli, radix pedis dei, сатурированный sal draconis в серной кислоте…
Он бросил на меня злой взгляд. Я улыбнулся.
– Зайди внутрь, – сказал я. – Напишу тебе список.
Он ушел с маленьким листком пергамента, дверь закрылась и замок заскрипел. Я перевернул свой четырехминутный хронометр и выждал, пока не просыплется песок. Затем я снова постучал в дверь.
Страж сунул голову в дверной проем. «Что?» – спросил он, и я ударил его молотком. Он упал, как яблоко с дерева. Я подождал, считая до шести, затем осторожно открыл дверь; ко мне никогда раньше не приставляли больше двух стражей, но все бывает впервые. К счастью, не в этот раз. Я затащил охранника внутрь, выскользнул в коридор, тихо прикрыл дверь и повернул ключ. Час, по моим прикидкам; может, немного больше, вряд ли намного меньше. Как далеко я смогу забраться за час?
Общеизвестно, что ученые не связывают себя узами брака, и жизнь профессионального преступника не оставляет много времени для романов, так что вы не удивитесь, узнав, что честно и без обмана я влюблялся только один раз.
Чего было бы достаточно, если бы все сложилось немного лучше. Она была идеальна: красивая, умная, добрая, смешная, нежная; с ней хорошо было рядом при любых обстоятельствах. И она любила меня, почти так же сильно, как я ее; но больше всего она любила (что лучше, чем ее любовь ко мне) философию. Если бы не она, я никогда бы не написал «О форме и субстанции». Она умела заставить меня думать; чуть нахмуриться или почти незаметно изогнуть бровь – и внезапно я мог видеть сквозь достоверные факты настоящие вопросы, стоявшие за ними. Она заставила меня понять, что до сих пор все, о чем я заботился – это сделать так, чтобы мои враги не смогли доказать мою неправоту; другими словами, победить. Затем появилась она, и мир изменился, и важным стало не избиение какого-то оппонента, но поиск правды…
Идеальная. Почти идеальная. У нее была единственная черта, которую я бы в ней изменил, если бы мог. Она была замужем. За принцем Фокой.
Что, как ни прискорбно, привело к размолвке между моим старым университетским приятелем и мной. Не первой, и точно не последней. Он посчитал это предательством доверия, не говоря уж о преступном адюльтере и измене. Я мог понять его точку зрения, и еще я понимал, что, учитывая обстоятельства, его позицию как главы государства и источника правосудия, у него не было выбора, кроме как позволить закону взять свое. Чего я не мог простить, до сих пор не могу, это то, что под суд отдали не меня.