Синий краб
Шрифт:
Правда, шофером он станет не скоро, хотя и сейчас может управлять мотоциклом и даже немножко трактором: Толя-тракторист давал попробовать. Надо Володьке прожить еще столько же, сколько прожил, чтобы разрешили сесть за руль, — девять лет.
А впрочем, может быть, повезет? До сих пор он многое успевал раньше срока. В школу поступил, когда до семи лет оставалось почти полгода. Ничего, взяли. И в пионеры приняли, едва стукнуло девять. Ну, в школу — это не удивительно. Отчего не взять человека, если он очень хочет, а свободных мест в первом классе хоть отбавляй? А в пионеры — это, наверно,
Володя раздвигает шарф и осторожно поглаживает шелковистый узел галстука. Два часа назад в большой школе, в городе Острове, галстук повязала Володе незнакомая большая девочка. Там на дружинном сборе принимали в пионеры ребят из Коломницы и других деревень.
Эта семиклассница со строгим и довольно симпатичным лицом еще до линейки поглядывала на Володю и о чем-то шепталась с вожатой. Наверно, удивлялась, откуда у маленького коренастого третьеклассника с торчащими на темени вихрами большая настоящая медаль.
Когда пришло время повязывать галстук, девочка то ли случайно, то ли нарочно мизинцем коснулась медали.
Медаль булавкой слегка царапала сквозь майку Володьке кожу и оттягивала рубашку. Она была тяжелая, как те медали, которыми награждали солдат во время войны. И слово на ней было выбито такое же: «За отвагу…»
«За отвагу на пожаре».
…Это было в конце весны, когда просохли дороги, припекало солнце и проклюнулась из почек острая зелень. Володя шел из школы и думал про то, что скоро лето. Лето, сами понимаете, лучшее время в году. Выскочил из дома, сбежал под крутой берег — бултых! И купайся пока зубы не застучали. Или на ту сторону — вразмашку. Река не маленькая, недаром называется Великая, но Володя переплывает туда и обратно не хуже других. На том берегу — заросли орешника. Можно набрать полный полиэтиленовый пакет орехов. Плыть обратно с такой добычей труднее, но Володя справляется и с этим.
А есть и много других интересных дел. Например, пасти лошадей. Володин отец конюх и давно научил его ездить на лошади. Конечно, машина — это интереснее, но лошадей Володя тоже любит. И многих знает. Особенно гнедого жеребца Гордого, на котором ездит отец, и вороного Героя — это конь папиного друга дяди Павла. Володя не раз уже на этих конях ездил.
Дел летом, конечно, много, но и времени больше. Книжки про войну можно почитать, и от телевизора ни старшая сестра, ни мама не прогонят, не скажут, как обычно: «А уроки выучил?»
Будто он не учит! За последний месяц у него ни одной тройки. Да и попробуй не выучи! Это в большой школе можно, где в каждом классе тридцать или сорок человек: то ли вызовут, то ли нет. А в Коломницкой начальной школе второй класс — всего два человека: Володя да Генька. На каждом уроке Зоя Алексеевна по десять раз успеет спросить. Генька вчера не доучил таблицу умножения — и пожалуйста: сидит в школе после уроков, учит.
Володя вздохнул. Собирались они с Генькой после уроков идти за удилищами, а теперь что? Он нащупал в кармане маленький ножик-складешок, поиграл им, потоптался у поворота тропинки, что вела к береговым кустам… Нет, нехорошо без Геньки, раз вместе хотели. Да и есть хочется. Самое время для обеда. Вон у дальнего конца конюшни, у коновязи,
Упругий ветер из-за реки прилетел, подтолкнул Володю в спину: шагай домой. У ближней стены конюшни весело завизжали и притворно заохали две девчонки: ветер унес от них какие-то бумажки.
Володя усмехнулся. Девчонки еще маленькие. Лилька и Тамара. В школу не ходят, с куклами пока играют. Наверно, тоже обед готовят. С баночками возятся. Вон, даже печку устроили…
— Эй, вы что делаете?!
Их как ветром унесло. А язык огня — бледный, почти невидимый на солнце — метнулся над травой, лег по ветру, коснулся стены конюшни…
Если бы хоть чуточку быть поближе: подскочить, ударить печку ногой, отбросить в сторону! Поздно. Стены с осени обложены для тепла сухим бракованным льном. Прошлогодний лен — как порох…
Только что, секунду назад, все было хорошо. Весенний день, близкое лето, мысли о каникулах. А теперь стремительно взметнулась беда — стеной огня, бесцветного, почти бездымного, но такого жгучего, что Володя отскочил на два шага и громко крикнул.
А кругом было солнечно и пусто: кричи не кричи… И тихо. Только лен шелестел в огне, и пламя нарастало со свистящим шумом. Ветер, который полминуты назад добродушно играл с Володей, гнал теперь огонь вдоль крыши и стен длинной конюшни. Дверь была уже за пламенем. А если бы чудом пробиться сквозь огонь, чем собьешь тяжелый замок?
У коновязи, ломая оглобли, вздыбились лошади. Еще немного, и огонь подойдет к тому концу.
Володя бросил сумку и, на ходу открывая ножик, бросился к лошадям.
Гнедая кобыла Ритка пятилась, дико мотая мордой и натягивала сыромятные вожжи, примотанные к жерди. Мягким, почти жестяным лезвием Володька ударил по ремню…
Это только в кино так бывает: ж-жик саблей по постромкам — и готово! А здесь на ремне даже зарубки не осталось. Володя повис на вожжах и начал кромсать, давить, царапать сыромятную кожу. И чуть не плакал от беспомощности и досады: вот дурак, ведь вчера еще собирался наточить ножик!..
Дикая морда Ритки была у самого плеча, вожжи дергались. Потом вдруг лопнули, и Володю отбросило. Ритка, гремя телегой, поскакала от конюшни.
Володя забрался на жерди коновязи. Герой, такой знакомый, добрый, сейчас храпел и рвал упряжь.
— Герой, Геройчик, постой… Ну подожди, я сейчас…
Он опять резал тонким лезвием неподатливую кожу, а рядом с ним металась, рвалась то назад, то вперед оскаленная морда одичавшего от ужаса коня. И нож срывался. А ветер был уже горячим, и громкий шорох пылающего льна нарастал и нарастал…
Герой ускакал вслед за Риткой, и Володя ухватился за вожжи Вольницы…
Он резал и разматывал ремни, стараясь ни о чем не думать. Ни о ветре, ни о близком огне, ни о том, куда ускакали кони. Только торопил себя: скорее, скорее!..
Но об одном он не мог не думать. О двух жеребятах, которые метались в запертой конюшне и которым никто-никто не мог помочь. И может быть, эти мысли, а может быть, боль в измочаленных рукояткой ножа пальцах или злая досада, что может не успеть, выжали у Володьки слезы…