Синтез

Ярне Борис

Пингвин покачал головой.

— Я ужин не закончил, — проговорил Максим.

— Смерть может прервать всех на любом из этапов. Но, не это главное. Способен ли ты понять, что тебе нужно и что ты должен искать? Не найдя этого, в жизни маловероятно добиться чего-то, да и понять, чего ты хочешь добиться, не поняв того, что тебе нужно найти, тоже невозможно.

Несколько секунд Максим и Пингвин молча смотрели друг на друга, после чего Максим вернулся к ужину, а Пингвин к шахматам.

— Значит, говоришь, смерть может прервать всё это дело в любой момент? — всё же продолжил Максим. —

А ты какую смерть имеешь в виду, моральную или физическую?

— И ту и другую, — ответил Пингвин. — Моральная страшнее тем, что человек сдаётся в силу каких-то обстоятельств, то есть в силу своей слабости. И не важно, в каком возрасте это происходит. Согласишься ты или нет, но, когда человек, дожив до ста лет, сознает тот факт, что за всю жизнь он так ничего и не сделал, не создал, не добился, вдруг, на сто первом году, открывает для себя свое назначение, или даже нет, не так. Не обязательно назначение, нечего раскидываться такими фразами! Просто решается сделать что-то, на что он не решался всю жизнь, или не знал, что может это сделать! Или, даже так — хочет, и делает, несмотря на то, что жить ему осталось считанные дни. Вот это сила, вот это стремление, вот это уважение к цели! Даже если открылась она слишком поздно. Физическая же смерть обидна сама по себе. Хотя, кто знает, что происходит с человеком после смерти.

— А что с ним происходит?

— А ты знаешь, что такое смерть?

— Нет.

— Вот, видишь.

— Ты должен это понять. Попробуй сконцентрироваться. Ты слишком разбросал самого себя. Соберись. Вот, как йоги, уходят в себя, отрешаясь от мира и…

— И медитируют.

— Ничего смешного. Вообще, сама дорога должна будет подсказать тебе, что ты ищешь, иначе ты бы не попал сюда, иначе перелом не начался бы.

— Не понял, я так и буду рулить тут бесконечно?

— Дорога подскажет.

— Ну, хоть на этом спасибо.

— Что мне тебе ещё сказать? Могу только пожелать удачи. Не сломайся.

— Спасибо. Кстати, о дороге. Я, конечно, всё понимаю, но, что мне по ней теперь пешком идти? У меня бензин кончился. На этом нелёгком пути познания бывают заправочные станции?

— Тебе уже залили полный бак.

Максим уставился на Пингвина.

— Когда?

— Ночь открытых дверей. За счёт заведения.

Максим подошёл к дверям, посмотрел на улицу. Машина стояла на том же месте. Он вышел, огляделся кругом. Никого, ничего. Только дорога, машина и этот дом. Он вернулся обратно. Войдя в дом, он увидел лишь голые белые стены. Ни стойки, ни стола, ни Пингвина там уже не было.

— Пингвин.

Максим взглянул на дом, подошёл к машине, открыл дверь, сел, повернул ключ. «Надо же, бензина под завязку». Он прикурил. Мысли путались в голове, словно застилая туманом его рассудок. Ему снова захотелось оказаться где-нибудь, да где угодно, но не здесь. Хотя, с другой стороны, после знакомства с Пингвином, прибавилось любопытство. Да, сконцентрироваться у него совсем не получалось. Он не заметил, как выбросил только что закуренную сигарету в окно.

— Ё-моё. — Он опустил голову на руль и закрыл глаза.

Часть I.

Вступительная. Глава 4

Максим открыл глаза и приподнялся на кровати. В комнате горел свет. Моррисон сидел за столом и что-то листал.

— Что, опять не спится? — спросил он.

— Да что-то, не знаю, сумбурные сны какие-то. Вижу, ещё не утро?

— Или, уже не утро. Совсем не утро, вообще не утро…

— Ладно, хватит себя насиловать, пожалуй. — Максим встал, оделся и присел на кровать.

— «Цель оскверняет человека и его поступок: чистота человека заключается в его сердце и совести».

— Что?

Джим продолжал:

— «Слабые говорят: «я должен»; сильные говорят: «должно». Люди, которые стремятся к величию, обыкновенно бывают злыми людьми; это их единственное средство выносить самих себя. Причинять боль тому, кого мы любим, — вот настоящая чертовщина. Высшее насилие над собой и причинение боли себе, есть героизм. Героизм — это образ мыслей человека, который стремится к цели, перед которой он не принимает в расчёт самого себя. Героизм — есть добрая воля к уничтожению «себя».

— А это ты всё к чему?

— Возможно, скоро, узнаешь. Самопереломление не такая уж безболезненная штука. Выпить хочешь?

— Я же за рулем.

— Да ладно, права всё равно отобрали, чего уж теперь.

— Ну, давай.

Моррисон достал бутылку «Бурбона» и два бокала. Наполнил их, один дал Максиму.

— За что выпьем, за поиск?

— Может, за находку уж сразу?

— Да ладно, не пьют за экзамены перед сдачей. Давай, просто, за дорогу?

— Ok!

Они залпом осушили бокалы. Тепло разлилось по организму, Максим моментально ощутил лёгкость в теле и спокойствие в голове. Он посмотрел за окно.

— Ночь, вечная ночь, тьма и тишина. А ведь это же и есть конец света.

— Мы все живём ассоциациями. В наш век бесконечного потока информации отовсюду, сложно самим мыслить, выражать всё своими словами. — Джим ещё налил. — Конец света? Что это?

— Может и конец света у каждого свой, как у каждого — своя жизнь и своя смерть? А всё остальное лишь символы.

— Ну, Макс, что-то ты увлекся?

— Иногда так хочется, чтобы весёлые сказки были живыми, а реальность серой сказкой… фу ты, «слюни» какие-то, что это со мной?

— Давай ещё по одной, и хватит хандрить.

— Что касается ассоциаций, согласен. Большой поток извне. Книги, кино, телевидение, музыка, и это непрерывно. Ты просто не успеваешь придать своей же мысли форму. Гораздо проще выразить ее словами песни, или ситуацией из фильма, или ещё чем-то, что уже есть, чем напрягаться самому. Мы словно запрограммированы.

— Это сугубо индивидуально! Да и сравнительные моменты верны, только для тебя самого. Скорее, анализируя их, проще высказать своё видение, да, под давлением существующих идей, но проще. Вот в чем беда. В простоте. Замкнутый круг. Из круга можно вырваться. Но, для этого нужно понять, чего ты хочешь, и хочешь ли ты чего-то. — Джим на мгновение замолчал, после добавил: — И для чего ты хочешь. Ладно, тебе уже пора давно, тебя ждут, да и ты много кого ждёшь. Только не знаешь ещё. За разгадку бытия!