Синтраж. Том 1
Шрифт:
— Не смотри так на меня, — бубнит врач, — он меня заставил.
Кун явно не разделяет энтузиазма своего благодетеля, и, вероятнее всего, его голова занята мыслями об убийстве монаха. «Чего он так на тебя пялится?» — шёпотом спрашивает доктор, и юноша шепчет в ответ: «наверно, слишком гордый, чтобы выразить благодарность, или в нем всё ещё говорит зависть к моим волосам». «Может он из тех, кто предпочитает плохие новости хорошим?» — Ума пожимает плечами и обращается к хантеру:
— Что же касается плохих новостей, то ты не выйдешь отсюда до окончания завтрашних финальных поединков, уж извини. Во-вторых, смею тебя огорчить,
Атмосфера в комнате изменилась.
«И затрещали ленты, из последних сил сдерживающие кросс-хантера, и был человек в тот момент подобен раненому зверю, и налились глаза его кровью, а в комнате запахло ненавистью и грядущей смертью…» — комментирует происходящее Ума.
Закончив сервировку стола, Ума садится напротив барона прямо на пол, сплетая свои ноги в неудобном положении.
— Итак, уважаемый э-э-э… господин Юри, — улыбается юноша . — Я пришёл поговорить о том, что я должен вас убить…
— Интересно, — тонко протягивает барон, прежде чем гравитационный луч вдавливает Уму в пол.
Юноша распластался под невидимым прессом физического закона, но всё же, хоть и с трудом, был способен выплёвывать из себя слова:
— Кажется… Вы… меня не так поняли… уважаемый… Я должен убить… по договору… Но я изначально… не собирался… этого делать… я же… не идиот…
Гравитационная ловушка ослабевает, и монаху удаётся сесть.
— Начнём с начала? — сально улыбается барон.
— Начнём с того, как на этом турнире я познакомился с Куном Антисом…
Хантер безуспешно пытается разорвать путы, а Ума продолжает говорить:
— Я рассказал барону о том, что не мог позволить ему убить тебя до того как мы с тобой не сразимся. Я рассказал о том, что пообещал тебе убить это чудовище, и попросил работорговца подыграть мне для нашей всеобщей безопасности. Думая, что он мёртв, ты перестал быть угрозой, а барон, зная, что ты не угроза, не спешил тебя убивать. Взамен я пообещал ему лично тебя обезвредить и доставить живым ему в руки. Ты бы всё равно здесь умер, а так я смогу заработать на твоей смерти. Ничего личного, друг, ничего личного…
Юри Грекхем лежит на полу, пока Ума разливает вокруг него томатный сок.
— Нам бы ещё кетчупа не помешало, — облизывая пальцы, говорит юноша.
— У меня нет времени ждать доставку — посмотри, там должен быть соус дапазго или джарри, они тоже сойдут… Ты уверен, что у тебя всё получится?
— Конечно, не думаю, что Кун будет проводить диагностику цвета крови на снимке.
— Я не об этом…
— Не волнуйтесь, никому и в голову не придёт, что человек вашего уровня станет заниматься подобными вещами. Так что позвольте мне всё сделать без лишнего шума, и после турнира хантер будет весь Ваш. Надеюсь, с оплатой вы не станете меня обманывать.
—
— А теперь не улыбаться, можете даже вывалить язык, да , вот так, замрите… готово!
Врач вводит охотнику успокаивающее, и воплощение человеческой мощи начинает ослабевать.
— Так что третья плохая новость состоит в том, что завтра, после финала, когда станция будет праздновать, я передам тебя барону. — Говорит Ума, пока Кун ещё не уснул. — Уж извини, но говорю как есть. А теперь мне нужно идти, нужно готовиться к бою с Фином. Вероятно, что бой с мутантом будет самым весёлым событием турнира.
Перед тем как потерять сознание, Кун Антис успевает заметить, как задор во взгляде монаха сменяется бездонной печалью…
013
«Определяют ли нас наши поступки, или мы определяем наши поступки посредством нашего отношения к ним?
Если я скажу, что совершил ужасное, но при этом я не испытываю угрызений совести, о чём это говорит? Говорит ли это о том, что я плохой человек, или на самом деле ужасность поступка определена лишь навязанным нам мнением? И можно ли делать поспешные выводы, если я продолжаю придерживаться линии поведения хорошего персонажа? Тут одно из двух: или я на самом деле не хороший персонаж, или результат моих самых ужасных действий будет гораздо полезнее, чем любой из результатов хорошего поступка других людей. Напоминает логику больного человека. Но ты сама скажи, не будет ли причинение боли кому-либо с целью сделать его сильнее гораздо лучше, чем похвала и поддержка, что оставит человека существовать в болоте его собственных ограничений.
Не пойми неправильно, я не осуждаю твои методы работы. Ты всё делаешь правильно… потому что для тебя это естественно. Разве правильность нашего существование не определяет наше отношение к нему? Для каждого из нас, столь похожих и различных индивидов…
Сомнения, страхи — это всё не то, не это делает нас живыми. Это лишь инструменты, что оставляют нас в живых. По-настоящему живыми мы себя чувствуем, когда не сомневаемся в своих действиях.
Ты вытаскиваешь на поверхность лучшее, что есть в людях, и это правильно. Потому что ты сама не сомневаешься, что так надо. Кто-то не испытывает чувств, убивая людей, и для него это правильно. Кто-то не видит разницы между правдой и ложью. Кто-то никогда не причинит другим боль, а кто-то готов страдать за других. Это всё правильно, потому что естественно. И закон тут не имеет власти. Он лишь учит нас адаптироваться к обману и жизни в обществе. Такова наша природа, а природа пустоты не терпит. Нам нужны те, кто сделает всех чуточку лучше. Нужны те, кто будет продолжать обманывать, потому что будут и те, кто хочет быть обманут…
Можно ли оправдать убийства? Можно. Потому как что может быть логичней, чем истребление себе подобных в мире, где постоянно растущая популяция людей продолжает паразитировать на всём, чего касается?
Ты скажешь, что мои слова шиты белыми нитками. Пусть так. Вспомнишь насильников, расистов, тиранов и каннибалов. Что насчёт их естественности и правды? Не знаю… Но разве они не будут являться первопричиной оправданности убийству?
Чушь какая-то, вернёмся к более интересному…»
***