Синяя книга алкоголика
Шрифт:
«Леди и джентльмены! Кажется, впервые в жизни, оказавшись в Эшли, я почувствовал определенную гордость за то, что я алкоголик. Столько прекрасных людей вокруг, прекрасный персонал, консультанты, всех перечесть по именам просто не хватит времени, и все… алкоголики…» (Аплодисменты.)
С Бородатым Андрюшей спели две песни. Атомный суксесс и очередь за автографами. Идея, мать твою! Сочинить с десяток песен на американские алкогольные (трезвые) тексты и записать альбом. Луис Бентл так и сказал, проходя мимо: «Надо подумать о записи…»
Умеют американцы
В субботу Леонард Дол, директор реабилитационного центра, отвез нас в Балтимор и оставил на два часа в суперпупермаркете, где мы надыбали однодолларовую распродажу. А после суперпупера мы в женской гимназии свободных искусств слушали концерт фольклорного ансамбля. Добрый, ненавязчивый, никакой концерт, после него хочется жить и жить приятно. Леонард привез несколько разноцветных коробок с едой для бедных. Ее приносили все, кто может и хочет, складывали при входе на стол. Бедным на Рождество.
Перед возвращением посидели в итальянском ресторане. Гигантское блюдо под названием «сенатор». Как-то так. Замечательное мясо, политое грибным соусом и нашпигованное шампиньонами. Юджин-детектив рассказывает бесконечный анекдот на ломаном английском, и нам становится страшно.
Леонард, оказывается, читал Булгакова.
– Ваш писатель пишет, как наркоман, – говорит этот профессорского вида мужчина.
Действительно, вспоминаю, что у Михаила Булгакова есть рассказ «Морфий», в котором достоверно описаны ощущения наркомана. Такое вот неожиданное литературоведение.
Двенадцатого декабря опупенный вид с виадука на небоскребы Балтиморского сити. Но и ветер будь здоров. Холодное дыхание севера. На подъезде к Вашингтону шестью шпилями модерново стартует в небо новая мормонская церковь. Мы едем на выборы в посольство не оттого, что нас так уж волнуют проблемы чужих амбиций, а потому, что есть хороший повод попасть в столицу США. Территория посольства – это территория России. Чем-то родным пахнуло. Тетки в манто пришли защищать дело демократии в обновленной России. Русская речь и меню в профсоюзном буфете. В небольшом зале столики со списками, а на стене биографии кандидатов – Иванов, Петров, Сидоров, Рабинович, все хорошие люди, за демократию и экологию и еще за социальную справедливость, – и партийные списки. Откровенный бред по неведомому мне московскому избирательному округу. Что-то поотвык я от Валдайской возвышенности.
В буфете уже веселее. Там «Салем» по доллару за пачку, когда на улице по два-три, бесплатный кофе и демпинговая водка. Как в СССР когда-то, когда заманивали делать 99,8 % «за»…
Билла Клинтона мы не видели, а Белый дом – да. Напротив посреди улицы бегает черный гражданин спиной вперед. Тут же нищие. Денег уже не просят, а просто живут в шалашах. Японцы тучами.
Женя – медицинский директор и Боб – денежный директор прикатили в Эшли, вернувшись из России. Питерские новости и фотки.
Мы обнимаем всех и целуем. Мы любим всех и никогда не забудем.
Три часа дороги под хороший рок-н-ролл и русскую попсу. Боб – денежный директор – ставит «Любэ» и оттягивается под то, как надо б им вернуть нам Аляску. Он отпускал руль, хлопал в ладони на скорости 75 миль (предельно разрешенная – 55 миль), кивал согласно – забирайте, к турурую, взад!
Нью-Йорк пополз из-за горизонта, как Мамай и Золотая Орда. Я хорошо ориентируюсь в лесу, но тут потерял и север, и юг. Мы совершили несколько петель, высадили медицинского директора и порыли дальше.
В городке Гринвиче было тихо и пустынно. В гостинице «У Говарда Джонсона» Боб прописал, если так можно выразиться, нас в номерах 235 и 236. Удобное стандартное жилище без наворотов, с минимумом максимальных наших российских запросов. Но не тут-то было. Внизу на вахте, справа от стойки, стеклянная дверь. За дверью Боб забил нам местечко в ресторане на ужин и распрощался до утра. Мы сбегали в дешевый «Вулфорт» на часок, где привычно съехала крыша и пришлось накупить всякого говна, исходя из толщины кошельков. Я купил вещь одну – говеную, но маленькую.
Короче. После «Вулфорта» в городе Гринвиче у «Говарда Джонсона» была большая махаловка. Ресторан, куда нас ангажировал Боб, назывался «Тадж-Махал». Мы сидели в ресторане одни. Все-таки без женщин лучше – нет никакого желания напиться. Вежливый индиец принес много всяческой индийской еды, от ее обилия я стал медленно умирать. Знать бы, что именно такой придет смерть. Мы съели ламу, курицу, тэдж-сэлад, креветок, ядовитую приправу, рахат-эскимо-лукум-айс-крим-шербет, выпили воды из гималайского льда, кофе, ти, коку, манго, бля! Дюша кричал: «Вейтер! Еще воды и льда!» Опустили мы Институт алкогольных проблем на двести баксов, за что и получили на следующее утро мелкий втык. Полночи по ТВ убивали полицейских и наоборот, но сон пришел глубок и безмятежен.
Утром Боб отвез нас в институт. Мрачный медицинский директор жаловался на жизнь:
– Опять идти на прием. Будут Форды, Киссенджер, будет всякая знать. Надо такседо, смокинг чертов брать с бриллиантами напрокат!
Бородатый Андрюша стал звонить в Россию, продолжая тем опускать институт, а после мы делали очередной шопинг. Были приобретены долгоиграющие пластинки по двадцать центов, книги по пятьдесят центов, ботинки за двадцать девять долларов, гитара с чехлом за почти четыреста долларов. Короче, накупили всякого говна.
Вечером ужин под названием «пати» у Джима Кесседи, разбитного парня лет тридцати, любимчика Луиса-Лу. Джим возглавляет в компании работу по помощи служащим. Имеются в виду алкоголики и наркоманы. Именно через него компания финансирует институт.
Джим год назад купил дом на берегу ручья, отремонтировал, теперь гордится им, показывает комнаты, сам ручей и проч. У него блондинка-жена и двое детей – малютка и сын лет четырех-пяти. Сын веселый, медноволосый, снимается для рекламных журналов – Джим показывал альбом с его фотографиями. Парень, если взять за образец американские стандарты, круто начинает жизнь.