Сирень под пеплом
Шрифт:
– Чего ты хочешь?
Всё пропало. Я медленно разогнулся. Наташа легко вскочила и быстрым шагом пошла по аллее. Опустошённый, не двигаясь с места, я смотрел ей вслед.
Прошла, наверное, неделя. Вечерами я бездумно бродил по посёлку. В тот вечер я внезапно увидел её. Она спешила через площадь с лёгкой сумочкой в руке среди разрозненной толпы, сошедшей с вечерней элетрички. Всё во мне напружинилось, я рванулся вперёд, крикнул:"Наташа!" - и замер. Она вздрогнула, замедлила шаги и остановилась, не глядя в мою сторону. Я побежал к ней.
– Наташа, здравствуй, всё так неловко получилось в тот последний раз. Ты извини, я вёл себя, как последний идиот, ты, наверное, испугалась?
Напряжённость,
– А я думала, что мы больше не увидимся.
– Как хорошо, что мы с тобой встретились. Давай не будем вспоминать о том вечере... Пойдём, что ж мы стоим посреди площади? Я так мучился все эти дни. Болтался по посёлку, хотел и боялся встретить тебя. Как я рад, что вижу тебя! Я, наверно, много говорю, но это со мной редко случается. Как прорвало! Я вообще-то нелюдимый человек, хотя у меня много знакомых девчонок. Но ни с одной у меня не было так, как с тобой. Мне почему-то кажется, что ты какая-то особенная, светлая, что ли... Нет, ты не смейся, я не вру. Мне кажется, что ты смеёшься надо мной, а я - правда!
– этого не хочу. Такого со мной ещё не бывало. Как наваждение какое-то!
Я ещё долго ей что-то говорил, а ноги принесли нас всё в тот же Летний сад, к той же самой скамейке. Мы сели, и я осторожно обнял её. Она не сопротивлялась, сидела тихо, слушала меня, глядя перед собой. Потом закрыла глаза и откинула голову на мою руку, обнимавшую её. Я внезапно замолк, увидев близко её приоткрытый рот и ощутив её спокойное дыхание. Осторожно потянувшись, я дотронулся губами до её щеки. Она вздрогнула, но осталась в том же положении. Я чуть-чуть повернул её к себе и неловко ткнулся своими губами в её тёплые и необычно мягкие губы.
– Ой, а ты целоваться не умеешь, - тихо, счастливо засмеялась она.
– Умею, - решительно прошептал я и, крепко прижав её к себе, всосал мягкие губы. Она затихла.
Всё во мне дрожало. Держа её одной рукой, другой я нащупал пуговицу её летней кофточки и расстегнул. Наташа дёрнулась и прошептала:"Не надо!.." - но я ещё сильнее прижал её лицо к своему и расстёгивал остальные. Она безвольно сопротивлялась. Просунув руку под кофточку, я расстегнул лифчик. Наташа попыталась вырваться и задыхающимся голосом зашептала:"Что ты делаешь? Пусти! Пусти меня!.." Но я уже не сознавал, что делаю. Горя одним желанием, я быстро подхватил её на руки и, торопливо пройдя несколько шагов, опустил на траву, навалившись на неё всем телом. Наташа извивалась подо мной. Мыча, я прижимал её головой, целовал груди, гладил тело, стягивал юбку. Наташа то злым, то жалобным кричащим шёпотом выдыхала:"Что ты делаешь? Пусти меня! Сволочь! Ну миленький мой, не надо! Не сегодня! Мне больно! Пусти-и! Мне нельзя! Больно! А-а! Ну что ты делаешь! Больно-о... " Но было уже поздно.
Мы шли по ночным, остывающим от дневной жары улицам посёлка. Наташа то прижималась лицом к моему плечу, останавливая меня, то вдруг резко отшатывалась и тащила меня за рукав за собой, быстро и горячо шепча:"Ой, что ж теперь будет? Как же я теперь?! Ой, мамочки-и!.." Я шёл за ней спокойный, счастливый, умиротворённый, гладя её по голове и целуя лицо, когда она припадала ко мне.
У перекрёстка на свою улицу Наташа остановилась.
– Не провожай меня дальше. Я сама. Вдруг тётка не спит?
– Ну и чёрт с ней, с тёткой!..
– Нет-нет! Не надо. Я сама.
Она высвободила руку, глянула снизу мне в лицо, закрыла глаза и подставила губы для поцелуя. Я поцеловал её.
– Завтра вечером на той же скамейке...
– Нет-нет-нет!
Она пошла быстрым шагом вдоль заборов. Я ласково смотрел ей вслед.
Назавтра она не пришла. Не пришла она и на следующий день. Потом меня послали по работе
– Извините, Наташа здесь живёт?
– Нет Наташи! И не будет! Уйди, поганец, глаза б мои тебя не видели!
– зло прокричала мне в лицо женщина и захлопнула дверь. Ошарашенный, я простоял несколько мгновений у закрытой двери, потом повернулся и медленно пошёл прочь.
Стояли последние дни необычно жаркого в то лето июня. Через два дня, спеша с работы на обед, я увидел её подругу. Она тоже заметила меня и повернула в мою сторону.
– Тут тебе Наташа письмо передала.
– Где она? Что случилось? Мне надо её увидеть!
Подруга недобро глянула на меня, извлекла из спортивной сумки помятый конверт и, сунув мне в руки, пошла прочь. Я было кинулся за ней, но опомнился, быстро разорвал конверт и стал читать. Солнце било в голову, руки дрожали, строчки сливались. Я ничего не понимал.
"Милый мой! Вот и кончилась наша любовь. Я уже никогда не буду твоей. Как тяжело! Будто рот тебе зажимают грязной, вонючей и жёсткой рукой... Как тяжело, когда тело твоё расхищают, будто ты не принадлежишь себе самой... Как тяжело!
Как тяжело жить и знать, что где-то рядом живёшь ты, дышать и знать, что ты тоже мучишься, любить и знать, что никогда, никогда не прижаться нам друг к другу. Прощай, любимый мой! Не ищи меня. Уже поздно. Прощай!"
Я ничего не понимал. Строчки сливались, руки дрожали, солнце било в голову. Сколько я простоял посреди площади - не знаю. Очнулся я только вечером у себя дома на террасе. Я лежал ничком на кровати и ни о чём не думал. В дверь террасы изредка заглядывала моя бабушка с испуганным лицом.
На работе мне выписали неделю отпуска за свой счёт. Я вновь бродил по посёлку и изнывал от непонятной тоски. Как всегда меня занесло в Летний сад - к нашей скамейке. Подойдя, я увидел, что на ней расположились четверо ребят лет по семнадцати. Один сидел на спинке, поставив ноги на сиденье, двое стояли рядом, а четвёртый примостился у ног первого. Я уже было повернулся, чтобы уйти, но один из них крикнул:"Друг, сигареткой не угостишь?" Я подошёл к ним и протянул раскрытую пачку. "Вот спасибочки, - проговорил сидящий на спинке, запуская заскорузлые от грязи пальцы в пачку, - а мы уж думали на большую дорогу идти промышлять. Мы ребятки весёленькие, нам не привыкать." Сидящий возле него толкнул локтем его ногу, но тот, оглянувшись на него, проворчал:"А чего? Тут люди свои." И повернувшись ко мне, доверительно сообщил:"Тут на днях девочку крутнули. Ах, какая была девочка! Как брыкалась, бедненькая! Всё Серёжу какого-то звала. Ну, мы за Серёжу и поработали. Хо-хо! Может, слышал?" Спазма перехватила моё горло, я прохрипел что-то несуразное и ударил кулаком в масляно улыбающиеся передо мной глаза. Парень перевернулся через спинку, задрав ноги, и завалился в кусты за скамейкой, но в тот же момент кто-то справа врезал мне по уху так, что я отшатнулся влево, перебрал ногами и, зацепившись за вылезший из земли корень, завалился набок. С диким криком я мгновенно вскочил на ноги и бросился на худого парня с оскаленными зубами. Тут сбоку меня встретил удар поддых, а сверху по голове треснули чем-то тяжёлым. Я упал на колени и вцепился в штанину худого. Но удар ногой в бок вновь повалил меня. Я потащил за собой худого, и он налёг мне на грудь коленями. Я успел перевернуться и подмять его под себя. И тут колющая боль пронзила мне шею. Руки обмякли, и в угасающем сознании отпечатался визгливый возглас:"Пришил! Валим отсюда!.."