Сиреневая книга, или Предиктивные мемуары
Шрифт:
– Гиря, тащ командир!
– Вижу уже, что не Гирькин! У Чапы есть распечатка учебника Челпанова, после построения получишь… Два дня тебе на изучение логики. Проверю лично! Заткнулись все!
Особое внимание гражданским. Скажу нехорошее, но… Идет война. Чего уж там вуалировать. Здесь уже не первый месяц ведутся боевые действия. Коридор предоставлялся. Хуевенький, но тем не менее. Да и раньше… время съебнуть отсюда было. И все же здесь местами осталось до пятидесяти процентов. Не хотят. Извечные русские, да и не только русские, Авось и Похуй. Буддисты, блядь! Но достается им с обеих сторон. Тут шансы плохие. Между молотом и наковальней. Я имею в виду
Поэтому – очень внимательно ко всем. У нас естественно есть люди, которые оперативно работают с местным населением, но… В общем, мы заранее их всех предупреждаем, чтоб сидели как мыши под веником, и не высовывались. Тогда целее будет все, и люди, и строения. Комендантский час никто не отменял, ночью свои не шароёбятся. Вглядываться времени нет. На той неделе в Аллюево деда сняли. На «Ниве». Куда попёрся – неизвестно, но пост сработал правильно. Был человек – нет человека. Ладно, этот старый крендель вечно датый был, и это общеизвестный факт. Но там, – Бонда махнул наверх и в сторону, – уже хай подняли. И чем больше такого будет, тем хуже и нам, и местным. И лучше этим. Потому прошу, приказываю – не заискивать, не панибратничать, держаться настороже, объяснять, что это все не шутки.
Наша задача в этой войне не накрошить за ради чьих-то хотелок гору трупов своих же, пусть и с тараканами, граждан. Они нам еще в мирной жизни пригодятся. Нам потом восстанавливать это всё – и экономику и мозги. Вот и свои извилины включайте, а правильнее – не выключайте!
На сегодня все. Рамиль! Завесишь здесь окна рабицей, ты в Поляковке делал, знаешь, где и как. И это… заранее возьми степлер и пленку. Где стекол нет, простреляй, а то мы задубеем ночью.
Глава 19. Будь, что будет
– Сынок! Ты… не связывайся с этими. Ничего хорошего из этого не выйдет. Подрастёшь – поймёшь, да и я, может, расскажу…
– Пап, да я так-то с тобой… солидарен. Как пролетарии всех стран. Ты только не откладывай, пожалуйста! Я однажды понял, что все время не мог с тобой поговорить. По душам. Долго. Ты всегда от ответа уходил. Уходишь. Потом, завтра, когда-нибудь… А потом… потом вырасту я… мне некогда будет. Так и не узнаю, что ты мне хотел сказать, от чего уберечь… Что у тебя на уме было? Почему ты такой, а не другой… Я же не пацан, мне уже… можно.
– Ты подстригись для начала как человек! А то я ночью тебя подобкарнаю, придется под Котовского бриться!
– Пап, да я только за. Сам бы подстригся, да тут сейчас мода такая, выделяться не хочется. Самому себе проблемы создавать. Я в чекисты не пойду, не переживай! И ментом никогда не буду. Буду студентом, а потом… всем подряд. Но человеком. Точно тебе говорю, не смейся!
Бонда вспомнил, как однажды нашел у матери на даче пачку старых газет. С любопытством пролистал несколько штук и вдруг наткнулся на недоразгаданный отцом кроссворд. Не хватало всего пары слов – отец кроссворды даже не разгадывал, он их заполнял. Бонда знал эти слова. Ему стало не по себе. Навернулись слёзы. Он нашел еще несколько подобных субботних выпусков, один – с весёлой надписью на полях. Увёз их домой.
«Держись, – сказал он себе, – нельзя. Надо терпеть и делать то, что должен.»
Глава 20.
– Ты знаешь, я однажды, в мирное еще время, проснулся… неожиданно. Сон плохой приснился. Причем сюжет жутко реальный, но с таким невероятным перехлестом событий и декораций! Неприятные вещи происходили там, где никак не могли произойти. Было еще очень рано. Я понял, что больше не усну, встал, подошел к окну, и отшатнулся. Все было завалено снегом. И он продолжал лететь с неба огромными хлопьями. Стоял конец апреля, еще вчера ярко светило солнце, кое-где пробивалась молодая травка. Земля была уже почти сухая. И вот!
Я увидел, что с вечера не отключил вайфай роутер, что обычно привык делать всегда. У меня был такой бзик – не любил спать, зная, что вокруг тебя масса ненужных полей. Даже телефоны старался класть подальше. Роскошь их отключения я тогда не мог себе позволить. Наверное, это было глупо – масса чужих роутеров вокруг работала круглосуточно, в двухстах метрах торчала сотовая вышка, эфир наполняли тысячи чужих сигналов, ежесекундно проходящих через мой капризный организм.
И я неожиданно подумал, что апокалипсис может прийти во сне, через постоянно работающий вай-фай, дублируясь по фм-радиостанциям и сотовой связи. Резким мощным ударом в мозг. Приедет фермер утром в город, а в городе все мертвы. Или сошли с ума.
– А ты не подумал, Бонда, что так и произошло? Мы есть то, что мы едим. Что потребляем. Мир сошел с ума. Где меньше, а где совсем… с катушек. Разве можно было вообразить такое лет тридцать назад?! Сон-то хоть про что был? Триллер?
– Про Любовь. В моем доме детства. Она ушла от меня.
Глава 21. Разложение
Просто так ничего не бывает. Не надо было быть параноиком, чтобы увидеть планомерное и методичное подталкивание к краю.
Создание формальных и неформальных движений и течений, как точек будущей кристаллизации. Хоть за футбол, хоть против чиновников, хоть за три спиленные сосны – выйди и побузи, серьезного за это тебе ничего не будет, а почуствуешь себя окрыленным. Хапнешь адреналинчика, и еще всяких других гормончиков, тебе понравится! И потом так втянешься, за уши не оттащишь. А дозу надо ж повышать, а то не проймёт. Пассионариями не рождаются.
Символика. У вас такая ленточка, а у них такая. «Они – уроды, а мы – классные. Ты не с нами? Ты за них? А за кого? Ни за кого? Значит, ты ничего не понимаешь, вот послушай»…
И на всё – нелепые аргументы, хлёсткие лозунги и за рукав – пошли, пошли скорее с нами!
Жить становится хуже? Конечно, ты же видишь, кто у власти? Как такие могут управлять? Снести их, до основания! Все поменять.
А с другой стороны кричат: «У власти наши… Но не только они. Пятая колонна проникла повсюду! И поэтому жить стало хуже – гадят, ты же видишь, как гадят! Надо помочь нашим, надо их поддержать!»
– А такой-то наш? – спрашиваешь.
– Наш, наш! – отвечают. – Он же высказался так-то и так-то, у нас есть запись.
– А чего ж он такой козлина-то, такое вон творит, что и не подумаешь, что наш?
– Не верь, – говорят – это пропаганда! Такого не было никогда, это сейчас у них агония, всё врут!…
А соль была в том, что, похоже, все были чужие. Веры не было никому. И люди пытались жить маленькой частной жизнью. Строить, растить, пытаться, стремиться. Загадывать и надеяться. Только вдруг политики опять стало… ну о-очень много, ступить некуда. Пришли интересные времена. Вскрылись закладки.