Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях
Шрифт:
Одни только потомки янычар и спахиев, поселенных султанами в северной стороне Алеппского пашалыка на праве феодальном, для несения военных повинностей, сохранили доселе в употреблении язык турецкий. В остальной Сирии язык этот совершенно чужд народу; им пишут только в канцеляриях турецких пашей, а во всем остальном делопроизводстве принят арабский язык.
Арабы в традиционных одеждах. Рисунок акварелью У. Вильда, 1830-е гг.
Изучением арабского языка ограничивается все воспитание сирийских мусульман. Во всех городах, даже во многих селениях, при мечетях, служители религии обучают детей грамоте по Корану. Нынешние арабы мало понимают язык своего богослужения; самый выговор значительно изменился, так что правильное чтение и просодия Корана требуют уже долгого изучения и усовершенствования, которого немногие достигают. За исключением Корана и его толкований, на которые тратят свой век ученые арабы, древние памятники литературы никому не доступны, никто о них не помышляет, и, можно сказать, они в Сирии не существуют. Светлый век халифов давно прошел и, кроме изнеженности нравов, другого следа не оставил в потомстве. Сирийские арабы и теперь по мягкости нрава, по близости к тем местам, где некогда
Трапеза во дворце шейха. Рисунок акварелью У. Вильда, 1830-е гг.
Таким образом, хотя наука Корана более распространена в народе сирийском, чем в остальной Турции, и хотя здесь встречается более людей низшего сословия, знающих читать и писать, однако существенного образования в Сирии менее, чем в Египте и в Европейской Турции. Замечательно притом, что из Сирии и Египта менее, чем из всякой другой турецкой области, вышли люди государственные; а это более приписать можно отстранению арабов от государственной службы, по причине различия языка и племени, чем недостатку в них способностей. В массе сирийского народонаселения более природных дарований, чем в других племенах империи. Самое физическое и гражданское образование края, раздробленного на маленькие общества, более или менее самостоятельные, благоприятствует развитию правительственных способностей, заменяющему на Востоке в государственных людях всякое теоретическое познание. Отчужденные от поприща государственной службы и поставленные наряду с подвластными народами, арабы направили свой природный ум к утонченности в обращении; наследственное красноречие, свойственное гению арабского языка, обратилось у них в усугубленное выражение таких учтивостей и приветствий, которые в переводе показались бы ирониею, но составляют существенную часть разговоров и переписки всех сословий и неизбежны даже в семейном кругу [289] .
289
Встречный поселянин не скажет сам: «здравствуйте», а что-то причудливое и предлинное: о, драгоценный путник, да будет день сей для вашего благородия (или сиятельства, или светлости) преисполнен всяких наслаждений!
Я каждый год переезжал в летнюю пору на Ливан в православную обитель Пр. Илии. В приезд мой маронитские монахи соседнего монастыря выходили мне навстречу при звоне колоколов. Надо было их звать в свои покои и подчивать лимонадом и кофеем. Однажды я, шутя, им сказал, что скала, на которой построены обе обители, казалась мне с каждым годом отвеснее и выше; одно из двух, прибавил я, или гора растет, или я старею и с каждым годом труднее мне подниматься. Тут же безграмотный монах пресеръезно отвечал: Ваша светлость (Саад ак) с каждым годом становитесь моложе и бодрее; но гора наша и монастыри наши действительно растут вверх при каждом из ваших посещений.
Если в горах Ливанских говорят таким языком, предоставляю читателю судить — какие фразы можно слышать в обществе образованных эфендиев в Иерусалиме и в Дамаске. Учтивые гиперболы у арабов всех сословий почитаются такою же необходимостию, даже в разговоре отца с сыном, какою почитается у нас формула: покорнейший слуга, и обязывают не более.
Арабские женщины в традиционной одежде. Рисунки акварелью У. Вильда, 1830-е гг.
Соответственное тому направление приняла и единственная наука, в которой исключительно упражняется арабский гений с того времени, как он отказался от математики и от медицины и от всего ученого наследия халифата. Мусульманское богословие, упроченное заблаговременно гением арабов, в противность основной мысли о простоте Мухамедова закона, не состоит уже в исследовании таинств религии и откровений ислама, но в толковании эпитетов Божества и метафизического их значения. В сих-то отвлеченностях, сопряженных с потаенными сокровищами грамматики древнего языка (наху), логики и риторики, заключается весь круг воспитания в высших училищах мусульман. Поэтому неудивительно, что чем выше ступени общества, тем превратнее понятия ихо морали. Искусство духовных законоучителей, которым равномерно предоставлено практическое судопроизводство в делах гражданских и уголовных, состоит не в том, чтобы исследовать запутанное дело и решить на основании закона, но в том, чтобы софизмом приноровить закон, чуждый обстоятельствам, к тому решению, какое заблагорассудится подкупному всегда в Турции правосудию. В сем отношении сирийские кадии и муфтии отличаются своим искусством во всем исламе.
Замечания эти послужат к тому, чтобы оценить в настоящей мере преобладающее мнение о чрезмерном фанатизме и набожности сирийских мусульман и лучше понять отношения их к христианам. Если возьмем в соображение моральное и гражданское развитие сего племени, в сравнении с остальными мусульманами, не совсем справедливым покажется приписывать ему безусловно фанатическую ненависть к христианам. Сирия была первым и кровопролитнейшим полем борения двух религий. Стены Дамаска, равнины Хамы и Антиохии орошены кровию героев-мучеников ислама. За тем целых два века длилась в Сирии беспощадная война между христианским дебелым рыцарством и полчищами мусульман. Еще в исходе прошлого века герой Запада взволновал своим походом эту страну, которая видела в Наполеоне преемника памятных ей крестовых вождей. Наконец, чрез Сирию лежит путь всем набожным мусульманам Турции, России и Северной Персии, которые идут ежегодно на поклонение в Мекку. Эти впечатления и воспоминания должны, без сомнения, питать фанатизм в сирийских мусульманах. Впрочем, не доверяя рассказам путешественников и гиперболическим жалобам сирийских христиан, беспристрастный наблюдатель удостоверится в том, что в Сирии менее фанатизма, чем в большей части других турецких областей. В турецком племени изуверство грубее и постояннее, чем в арабском. В арабском все чувства пылки, но вскоре истощаются. Если даже сравнить завоевания арабские с турецкими, которые равномерно служили проповедью закона, то в первых встречаем черты терпимости, чуждой туркам. Проявляющееся и ныне по многим местностям Сирии изуверство должно исключительно приписать усилиям правительства [290] .
290
Таково было суждение мое в 1847 году. С прискорбием присовокупляю, что оно не изменилось нисколько по поводу дамасских кровопролитий 1860 года, в которых правоверная чернь служила орудием пашей и чиновников турецких.
Духовная жизнь проявляется сильнее в восточных племенах, чем на Западе, и имеет несравненно более влияния на политические судьбы народов. Почитая основою народности не происхождение, не племя, но единственно религию, сирийские мусульмане не видят во владычестве иноземцев-оттоман никакой обиды для своего края. Турецких чиновников они не любят за их безнравственность и спесь, но питают много привязанности к своему султану, и есть еще много людей в Сирии, которые верят в его всемогущество и почитают его верховным владыкою мира и раздавателем венцов всем земным царям. Торжество малочисленной турецкой армии над огромными силами Ибрагима в 1840 году укрепило в народе эту мысль, а присутствие англо-австрийского флота убедило в том, что султан силен по своему произволу употреблять, в случае надобности, полки и корабли других государей как данников. Турецкие паши усердно взлелеяли эти народные поверия арабов. Загнанные Ибрагимом дервиши-бродяги и нагие чудодеи, с копьями в руках, с погремушками на шее, с вдохновенными бреднями, показались вновь в сирийских городах и продолжают услаждать народ всякими отвратительными зрелищами. Ни один паша не посмел отказать им в приеме и даже в угощении; разве святоша состоит в разряде тех, которые живут без пищи. Несмотря на их наготу — им доступны гаремы и даже нередко брачное ложе с ведома мужа [291] . Иные верхами проезжают по улице, умощенной телами верующих, и вера так сильна в народе, что вместо боли в боках или на спине, под копытом раскованной лошади, страдальцы чувствуют усладу. Этих суеверий в арабском племени несравненно более, чем в турецком, по мере силы воображения и природной склонности арабов ко всему чудесному. Где нет живого святоши, хранится, по крайней мере, благоговейное предание о ком-либо умершем, и гробница его, где порою зажигают лампаду, и дерево, под которым он отдыхал и к которому больные привешивают всякие тряпки для своего излечения. Таков южный человек. Мухаммед проповедовал чистый деизм, с воспрещением всякого поклонения твари, и порицал символическое наружное благопочитание христиан. Но в борьбе с наследственными суевериями своего народа он сам был принужден действовать более на воображение, чем на ум, чем на чувство своих последователей, и сам проложил ту стезю, по которой подвизаются и ныне отвратительные бродяги [292] .
291
Зять нынешнего султана Саид-паша в пребывание свое в Дамаске губернатором сажал этих нагих и грязных святошей на свои роскошные диваны.
292
Дамаск особенно славится и числом, и необыкновенными качествами своих чудодеев. За несколько лет пред сим умер там старый шейх, который по народному поверию совершал постоянно по пятницам воздушное путешествие в Мекку. Он имел большое влияние на ум одного из прежних пашей и по ненависти к евреям много вредил богатым банкирам этой нации в Дамаске. Евреи придумали средство приобрести его дружбу. Они поднесли паше отборные жемчужные четки, в которых, однако ж, недоставало верхней жемчужины. Евреи пояснили, что по каким-то обстоятельствам жемчужина была у одного купца в Мекке и что тот купец на днях отправился в Индию. Это было накануне пятницы; паша вспомнил о приятеле святоше и поручил ему во что бы то ни стало доставить из Мекки жемчужину к субботе. Святоша понял хитрость евреев, вошел с ними в переговоры, обещал им свое покровительство и получил жемчужину, нарочно на сей конец отложенную. Тем еще более утвердилось общее мнение о чудесных его поездках в Мекку, отстоящую на 30 дней пути от Дамаска.
Араб в позе молитвы. Рисунок акварелью У. Вильда, 1830-е гг.
Двор мечети и позы мусульманской молитвы. Рисунок акварелью У. Вильда, 1830-е гг.
Составляя более половины всего народонаселения Сирии, мусульмане почти в равной пропорции поселены по всему краю, за исключением гор Ливанской и Ансарийской, где их весьма мало. Вот приблизительное исчисление мусульманского народонаселения в семи пашалыках Сирии и Таврических округов, на основании нынешнего разделения края.
В городе Алеппе можно считать семейств мусульманских до 10 000.
В Алеппском пашалыке с городами и округами: Айнтаб, Антакия (Антиохия), Суэдия (Селевкия), Килис, Идлип и пр., до 50 000.
В пашалыке Аданском, с городами: Аданою, Тарсусом, Паясом и пр., до 22 000 семейств.
В пашалыке Триполийском, с городами: Триполи (Шам-Тараблюс), Латакиею и с северными отраслями Ливана, подведомыми сему пашалыку, до 7000.
В городе Дамаске до 25 000.
Дервиш. Гравюра XIX в.
В пашалыке Дамасском, с городами: Хамою, Хомсом, с округами Баальбека, Антиливана, Гаурана и страною Заиорданскою, до 23 000.
В пашалыке Саидском, с городами: Бейрутом, Сайдою, Суром и немногими мусульманскими деревнями у подошв Ливана, до 4000.
В пашалыке Аккском, с городами: Аккою, Кайфою, Назаретом и прилежащими округами Галилейских гор, до 4000. В пашалыке Иерусалимском, с городами: Иерусалимом, Яффою, Рамлою, Газою, Халиль-Рахманом (Хевроном), с Иудейскими горами, с Набулусом и Самариею, до 35 000.
В Халиль-Рахмане, в горах Иудеи и Самарии мусульманское народонаселение пребывает почти без примеси других племен и славится буйным своим нравом. В остальных округах оно более или менее перемешано с христианами. Главная его промышленность — земледелие. В городах Алеппе и Дамаске мусульмане наравне с христианами занимаются также рукоделиями, и есть много ремесел, не дозволенных христианам и почитающихся исключительным достоянием мусульман. Мы уже подробно говорили о судьбах сирийского рукоделия, равно и о состоянии земледелия. Мусульмане еще более обеднели, чем другие сирийские племена, от упадка промышленности сего края, и вряд ли предвидится улучшение их судьбы. В Алеппе и Дамаске есть предприимчивые купцы и значительные капиталы между мусульманами.