Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея
Шрифт:
– Зачем ворошить прошлое? – вздохнула Бонни, беря ее за руку. – Кстати, пассажиры третьего класса уже на борту. Жан отнес в твиндек мой чемодан, и ему указали наши спальные места. Я махала тебе с палубы, но ты не заметила. И тогда я решила: спущусь и составлю тебе компанию. До отплытия еще целый час.
– Бонни, вам с дядюшкой Жаном следовало взять билеты во второй класс. Тех денег, что прислал па, хватило бы, – отвечала на это Элизабет. – И мне по вечерам будет очень неприятно думать, что вы там,
– Мы уже тысячу раз это обсуждали! У Жана своя гордость, он не хочет быть должным Вулвортам ни сантима, ты сама знаешь, – сказала Бонни. – И есть кое-что еще, о чем он тебе не говорил. Он решил путешествовать в таких же условиях, как брат. И этим как бы почтить его память…
Элизабет действительно ничего не забыла. Ряды металлических двухъярусных коек, грязный пол в туалетах, стоны пассажиров, плохо переносящих качку…
– И это тоже несправедливо! – рассердилась она. – Мы – одна семья, Бонни, потому что вы с Жаном – жених и невеста. Я буду жить в комфорте, даже в роскоши, а вы – почему-то нет. Нелепость!
Ее голубые глаза сверкали гневом. Бонни, настроение у которой было отличное, поскорее увлекла ее к прилавкам в той части набережной, которая была ближе всего к вокзалу.
– Пройдемся! Тебя это немного развлечет, – предложила она. – Может, найдется что-нибудь на подарок детям Рамберов. Ты ведь собираешься к ним в гости?
– Конечно собираюсь! Я соскучилась по Леа, ее супругу Батисту, Тони и малышке Миранде. Но в этот раз, Бонни, мы поедем к ним с тобой. У них я чувствую себя как дома. Это настоящие, хорошие друзья. И твоя правда, надо привезти им подарки из Франции. Только как быть с Ричардом? Он вернется, а меня нет.
– Пойду его предупрежу! Он до сих пор стоит возле сходней.
Элизабет с умиленной улыбкой наблюдала, как ее верная Бонни семенит, придерживая рукой шляпу, которая все порывалась взлететь.
– Разрешение получено! – пошутила она, вернувшись. – Двадцать минут, не больше.
Женщины заговорщически переглянулись и поспешили к прилавкам. Управились быстро: для маленьких Тони и Миранды Рамбер Элизабет приобрела по хрустальному шару с миниатюрной Эйфелевой башней внутри. При встряхивании вокруг башни кружился искусственный снег.
Еще была куплена красивая картонная коробка со сладостями местного производства.
– Какая же я все-таки неблагодарная! – вдруг вскричала Элизабет. – А подарки для ма и па? Смотри-ка, там торгуют антиквариатом!
– Но времени почти нет! – встревожилась Бонни.
– Это очень близко, времени хватит.
– Тогда поторопимся! Лисбет, я не сказала Жану, куда иду.
За долгие месяцы она впервые назвала Элизабет уменьшительным именем «на американский манер».
– К тебе возвращаются нью-йоркские привычки, Бонни, – поддела ее Элизабет. –
– Хорошо, так мы и сделаем!
Перед тем как повернуться и уйти, Бонни пожала плечами, но Элизабет этого не видела – она уже спешила к магазинчику с обшарпанной витриной. Ее влекла туда какая-то неведомая сила, а перед глазами стояла мать – такая, какой Элизабет запомнила ее тогда, в Гавре: собранные в высокий пучок белокурые волосы чуть растрепались, глаза цвета океана. Как будто она рядом…
«Мамочка, любимая! – повторяла она про себя. – Ты сейчас здесь, со мной?»
Молодая женщина испытала странное облегчение, едва переступив порог лавки, которая оказалась настолько захламленной, что передвигаться там можно было с трудом. Под настороженным взглядом торговца, сидевшего за прилавком, Элизабет осмотрелась в поисках симпатичной старинной вещицы. Владелец, лысый и с болтающимися на кончике носа очками, невнятно поздоровался. И тут же уточнил:
– Дамские безделушки выставлены в витрине!
– Благодарю, мсье, но украшения меня не интересуют.
Ответом мужчина ее не удостоил, только поморщился. Скоро Элизабет на глаза попалась фарфоровая статуэтка тончайшей работы. Это была танцовщица, сидящая на пуфике. Особенно впечатляла красота «кружев» ее балетной пачки.
– Прекрасно! Ма понравится! – едва слышно сказала она себе.
Полкой ниже стояла деревянная шкатулка с инкрустацией, без крышки, так что содержимое можно было рассмотреть. Элизабет провела пальцем по краешку шкатулки, и вдруг сердце ее сжалось и крик замер в груди. В висках застучало.
Чтобы не лишиться чувств, она вдохнула побольше воздуха, неотрывно глядя в одну точку. В шкатулке, под разрезным ножом для бумаг из слоновой кости, с узорчатой рукояткой, лежали золотые карманные часы. Она взяла их дрожащей рукой, уже не видя и не слыша ничего вокруг.
– Я брежу! Не может быть, чтобы это оказались часы дедушки Туана!
Это было сказано вполголоса, но антиквар уже встал со стула и тяжелой походкой двинулся к клиентке. Судя по выражению его круглого лица, доверия она ему не внушала.
– Что это вы там делаете, мадемуазель?
Элизабет зачарованно смотрела на часы. Открыла крышечку, затем защелкнула ее на место.
– Откуда у вас эти часы? – строго спросила она. – Да-да, вот эти! Я могу доказать, что они принадлежали моему деду, Антуану Дюкену.
– Нечего так кричать! Откуда я знаю, кто и когда ими владел. Главное, мадемуазель, что я приобрел их законным путем.
– Не мадемуазель, а мадам! Мадам Лисбет Джонсон, мсье, – поправила она, вздернув подбородок. – Скажите, кто вам их продал! Я покупаю часы, а еще – вон тот костяной нож для бумаги и фарфоровую танцовщицу.