Сирота с Манхэттена
Шрифт:
– Держитесь, Гийом! У вас осталась дочка, – сказал бывший шахтер, который только что пришел.
Будучи трезвым, Жак, супруг Колетт, охотно заботился о близких: сердце у него было доброе. Поэтому он, не раздумывая, предложил молодому вдовцу следующее:
– Мы с Коко поселимся в Бронксе. У меня есть адрес кузена, который живет там уже два года. Если у вас что-то не заладится, попытайтесь найти жилье по соседству с нами, и Коко будет смотреть за вашей девочкой до вечера, как и за нашими сорванцами.
– Почему бы нет, Жак… Помощь мне точно не помешает.
Пробормотав эти слова, Гийом
«Из Нью-Йорка я сразу напишу тестю. Узнав о нашей трагедии, он сможет приехать и забрать Элизабет. Во Франции она ни в чем не будет нуждаться, получит хорошее воспитание и будет жить в замке, а я – я покончу с собой, ведь в том, что произошло, только моя вина!»
Ему стало чуть легче, ведь спасение от ужасной боли, пожиравшей его изнутри, было наконец найдено. И такое простое решение! Несколько дней мучений – не больше месяца! – и он тоже уйдет, исчезнет с лица земли, как и его обожаемая Кати.
– Давайте завяжу вам галстук, – вполголоса предложила Колетт. – И не переживайте, если дочка проснется, скажу, чтобы непременно вас дожидалась.
– Не знаю, как вас и благодарить, – отвечал Гийом. – Корабельный священник меня, наверное, уже ждет.
– Держитесь, дружище! – Жак пожал ему руку. – Церемония надолго не затянется.
Гийом с убитым видом кивнул. И, все еще пребывая в сомнении, пошел к трапу.
Элизабет слушала разговор, не подавая виду, что не спит, с закрытыми глазами. Что происходит, она не понимала и, обмирая от страха и горя, прижимала к сердцу свою куклу. Из всего сказанного она осознала лишь одно: отец уходит. Он, единственный близкий человек, который остался у нее на свете, ее бросает!
– Не под счастливой звездой родился этот парень, – рассудил бывший шахтер. – А знаешь, Коко… Почему бы и мне не сходить наверх, не составить ему компанию? Потом погуляю немного по палубе.
– Конечно ступай. Ему надо попрощаться с женой, которая была такая красавица, а рядом никого и нет, чтобы поддержать в горе! Леонара и Поля я уложила, теперь займусь вязанием.
Жак удалился, сильно кашляя. Легкие у него пострадали от угольной пыли, но он все же решился попытать счастья в Америке, по примеру тысяч других эмигрантов.
– Вот горюшко! – Колетт со вздохом склонилась над содержимым плетеного чемодана, который только что выдвинула из-под нижней койки.
Элизабет с замиранием сердца вдруг осознала, что ее так и не переодели в ночную рубашку. Ей почему-то хорошо запомнился момент, когда отец помог ей надеть платьице из серой саржи, с розовыми фестонами по краю воротничка и манжет, а потом, по-мужски неловко, чулочки из черной шерсти и туфли.
– Да и нам, живым, несладко приходится, – продолжала стенать соседка, уже сидя перебирая мотки пряжи.
Девочка резко откинула одеяло, спрыгнула с полки, упала, вскочила на ноги и побежала. Кто-то из женщин окликнул Колетт:
– Девочка убегает!
– Какая девочка? Где?
У Колетт, при ее весе, встать быстро не получилось. Напрасно звала она Элизабет, та и не думала возвращаться.
А у беглянки была единственная
Первое, что увидела Элизабет, – это звездное небо, темно-синее, с желтоватыми разводами у горизонта. Потом – зажженные факелы с танцующими на ветру язычками пламени. Несколько человек окружили какой-то продолговатый предмет, завернутый в светлое полотно.
– Папа… – прошептала она. – Папа, где ты?
В ушах гудело, подступившие слезы обжигали глаза. Девочка, вся дрожа, ступила на палубу, но тут же застыла, словно пораженная молнией. Она уже видела этих людей в черном и мужчину в сутане, читающего молитву. Она едва сдержала вопль ужаса, потому что наяву переживала жуткий кошмар, от которого пробуждалась чуть ли не каждую ночь, задыхаясь во власти мучительного отчаяния. Там, в десяти метрах от нее, матросы как раз подняли удлиненный сверток и по наклонной доске, установленной в том месте, где начинался наружный трап, столкнули его в воду.
У Элизабет застучали зубы, когда она услышала плеск: океан поглотил сверток, утащил в свои глубины. Ответом ему стали хриплый стон Гийома и его рыдания. Она не усомнилась ни на мгновение: тело ее мамы сбросили в море. Перед глазами замелькали картинки из той счастливой, спокойной жизни, что была у них в Монтиньяке.
Вот ее красивая мамочка в цветастом платье. Она то и дело смеется, любит рвать цветы в саду и покрывает свои длинные золотистые волосы соломенной шляпкой. Свет внезапно погас, ночь обрушилась на корабль, мачты, дымовые трубы, безмолвную палубу и на маленькую девочку, только что лишившуюся той, кого нежно любила и кто крепко любил ее.
Глаза Элизабет широко распахнулись, и она смогла наконец закричать. Этот отчаянный зов заледенил кровь у всех присутствующих при погребении.
– Мамочка! Нет! Мамочка!
Гийом кинулся к дочке. Поймал за талию, подхватил, но на руках у него оказалась кукла – недвижимая, с безвольно повисшими головой и руками. Он упал на колени, обнимая свою ношу.
– Кати, прости меня! – сказал он. – И ты прости, моя принцесса! Я с тобой и больше никогда тебя не оставлю, обещаю!
Молодой вдовец осыпал свое дитя поцелуями. На протяжении нескольких секунд он осмеливался представить, как тело жены медленно опускается в морские глубины, потом отогнал видение. Отныне Элизабет – его единственная забота, единственное сокровище.
– Приди в себя, мое золото, – шепнул он, целуя девочку в щеку, в каштановые кудряшки. – Мы вместе откроем для себя Америку, а мамочка с неба будет смотреть на нас и радоваться.
Малышка всхлипнула, по ее телу прошла дрожь. Гийом обнял ее еще крепче, с чувством бесконечного облегчения. Он ощутил в себе новую силу и вместе с тем странную уверенность, что это Катрин ее в него вселила.
– Спасибо, любимая! – проговорил он. – Покойся с миром, моя Кати!
5
Новый Свет