Сирота
Шрифт:
– А что?
– спросил, в свою очередь, Шурка.
– Будто сеять приказано?
– Сегодня начинали, да трактор забуксовал, грязно.
– Ну, слава богу!
– А что?
– спросил снова Шурка.
– Что, что!.. С ума они посходили, вот что! Где это видано, чтобы лен по грязи сеяли?
– А как же, бабушка, говорится: сей в грязь - будешь князь.
– Разве это про лен? Это про зерно говорилось.
Шурка бабушке поверил, тем более что слышал в поле, как один тракторист ругался: "Опять головотяпите! Обсуждали, обсуждали, а вы опять за старое!" Тракториста
И Шурка сказал бабушке:
– - Заставят сеять все равно.
Анисья сразу подняла крик:
– - А ты чего слюни распустил? Сколько вас там, эдакие ребята, а сдобровать не можете! Взяли бы по батогу або что - да на поле: не дадим колхоз разорять! Теперь не война, самим думать надо. Иди-ка позови мне председателя!
– вдруг приказала она.
Шурка подумал и ответил:
– Не пойдет он.
– Конечно, не пойдет,- согласилась бабушка.- А ты скажи: бабушке, мол, худо, карачун настает, проститься хочет, он и прикатит со вниманием со своим.
Председатель пришел, но договориться ни до чего они не смогли. А чтобы Прокофий Кузьмич не обижался, Анисья поставила ему бутылку водки.
Шурка отправился к трактористам, авось они что-нибудь придумают, помогут.
– Ты чего от нас хочешь?
– удивился парень в промасленном ватнике.Наше дело маленькое, понял? Сказали в МТС: сеять!
– и будем сеять.
– Вы же сами ругались, что трактор не идет.
– Ну и что?
– - Вот и пускай трактор не идет,- улыбнулся Шурка. Он делал вид, что шутит.
Тракторист засмеялся.
– Ты слыхал его?
– обратился он к своему напарнику.- А кто деньги нам платить будет? На нашем горбу хочешь выехать? Собери деньги, тогда и трактор будет стоять.
– Лен не вырастет!
– вздохнул Шурка.
– Все сеют, не вы одни. Да кто ты такой? Иди к своему бригадиру, его уговаривай. А нам что... Шурка пошел к бригадиру.
– Бабушка говорит, что на лен вся надежа, а теперь и льну не будет.
Безрукий бригадир, инвалид войны, не смеялся над Шуркой и не кричал на него, только сказал:
– Не в свое дело лезет твоя бабушка. Голова не у нее одной на плечах, есть и посветлее, соображают.
И все. Шурка решил, что ничего у него не вышло. Но на другой день председатель колхоза Прокофий Кузьмич уехал на какое-то совещание, а оттуда на железную дорогу добывать гвозди для строительства скотного двора, и до его возвращения о посеве льна никто не заговаривал. Трактор ушел в другой колхоз, а из конторы в район сообщили, что лен посеяли.
Вернувшись в колхоз, Прокофий Кузьмич поднял крик:
– Самоуправство? Государственная дисциплина вам что? А того не знаете, что с меня голову снимут? Всех под суд отдам!
Кричал он долго, пока бухгалтер не сообщил ему:
– А лен-то за нами не числится, Прокофий Кузьмич.
– Как так?
– Мы его в сводку включили.
– Передали?
– Передали.
– Ну, то-то!
– сказал председатель и успокоился.- Смотрите вы у меня!
Земля к тому времени подсохла, и лен посеяли вручную под конную борону. Поле зазеленело
Встретившись с Шуркой, Молчунья сказала ему:
– А тебя, Шура, бабы хвалят не нахвалятся.
– Вишь ты! За что это?
– заулыбался довольный Шурка.
– Говорят: "Кабы не этот парень, так и льну бы нам не видать".
– Да это не я - бабушка,- признался он и покраснел.
– - Может, и бабушка, только тебя хвалят.
Больше разговаривать было не о чем, и они замолчали. Потом Шурка спросил все же:
– Кто им сказал, будто это я сделал?
– Не знаю, кто сказал, только тебя хвалят.
– Не ты ли уж сказала?
– Не знаю кто,- ответила Нюрка,- может, и я.
Шурке хотелось верить, что именно он весной помешал высеять лен раньше времени. Как бы то ни было, похвалы ему пришлись по душе, и после он почувствовал какую-то особую свою ответственность за эту культуру.
Вступив в льноводческое звено, Шурка стал работать наравне с женщинами с утра до ночи. Он первый пошел и на прополку сорняков, с яростью вырывал васильки, про которые в детстве думал, что они для красоты. И все жалел, что мало, слишком мало посеяли льна. Ведь и семена, кажется, были.
– Да ты маленький, что ли?
– рявкнула однажды на него звеньевая, толстая неопрятная Клаша, вдова-солдатка, переставшая следить за собой с тех пор, как потеряла надежду снова найти себе мужа.- Будто мы сами не знаем, что мало. А план на что? Кто бы нам позволил не по плану сеять?
Еще не закончилась уборка зерновых, а бабушка Анисья уже начала тормошить Шурку:
– Лен-то когда теребить будете? В августе его разостлать бы надо, августовские росы слаще меду.
– Машину ждем, бабушка.
– Не прогадайте с машиной-то. Машина - она машина и есть. Не столько льну, сколько мусору всякого нарвет. Попробуй потом отбери руками. А деньги какие!
Анисья всю свою жизнь, почти с детства, возилась со льном: выращивала его, расстилала, сушила, мяла, трепала, чесала... В каждом хозяйстве были обязательно две-три полоски своего льна. Наготовив кудели, девки и бабы, и Анисья тоже, в долгие зимние вечера сидели за прясницами либо за прялками. У Анисьи и прялка была. Льняную нить с веретен перематывали на мотовила, делили на чисменицы, на пасмы, готовые моты бучили, отжимали, отбеливали на снегу, красили, если надо было, и разные цвета, растягивали на воробах, перевивали на трубицы, сновали, затем уже по ниточке продевали основу в бедра... Господи, чего только не делалось с этим ленком - сейчас и слова-то многие забываться стали. Наконец, уже в середине зимы, а то к весне в избу заносили по частям ткацкий самодельный стан со всеми его крюками, бабурками, подножками, сколачивали, выверяли, и начиналось тканье. День и ночь дрожали оконные стекла в избе. Фабричная мануфактура - ситчик, сатин - была тогда доступна далеко не всем и шла только на праздничную одежду. Холст для половиков и постелей, для мешков и онуч, полотно для нижних рубах, для штанов и рукотерников, всякая цветная пестрядина для верхнего белья и верхней одежды, даже радужные кушаки и пояса из шерстяной пряжи - все изготовлялось на дому, на своем деревянном стану золотыми, многотерпеливыми бабьими руками.