Сирота
Шрифт:
– Что ж говорить? Вам звеньевая уже сказала. На такой лен пустить машину - одни убытки будут. Да и машина тоже - только название от нее осталось: мнет, путает, елозит. Разве это механизация?!
Прокофий Кузьмич еще раз не выдержал:
– - Вот видите! Все факты имели место!
Аристарх Николаевич, казалось, не слышал его, он разговаривал с Шуркой.
– Осень поздняя, Александр, не справитесь вы со льном, много его.Директор повел рукой вокруг. С земли ему были видны только желто-зеленый с коричневым оттенком
Шурка тоже посмотрел вокруг. Его лен не пугал своей бесконечностью: стоя, он видел границы поля - лесные опушки, стога сена на клеверищах, холмы перед спуском к реке.
– Справимся, Аристарх Николаевич,- уверенно сказал он.- Не беспокойтесь за нас.
– Шурка тут такое навыдумывал!
– прыснула вдруг молодая девушка, прятавшаяся за спиной Клавдии.- "Завтра, говорит, вся деревня к нам сбежится лен теребить".
– А что, и сбежится!
– поддержала Шурку звеньевая.
– Чего он навыдумывал?
– почти встревожился директор.
Ответила Клавдия:
– А вот мы объявим, чтобы косы с собой брали, кто хочет: пусть всю траву из-подо льна для своих коров скашивают. Вот и сбегутся. Сена для своих коров никто не заготовил, а колючки все-таки не веточный корм.
– - Здорово!
– вырвалось у директора школы.
А Прокофий Кузьмич возмутился, начал кричать:
– Опять самоуправство! Кто разрешил? У кого спросили? Козами обзавелись, чтобы с колхозом меньше считаться, а сейчас новую лазейку изобрели!
– Надо же и своих коров чем-то кормить, товарищ председатель,- сказал Шурка.- Молоко от них и государству идет.
– Хитрить стали, на кривой все запреты хотят объехать!
– шумел Прокофий Кузьмич.
– И будут хитрить, коли запретов много.
– Я тебя научу, молокосос, как хитрить! Нюрка, коси все подряд!
Когда председатель закричал, женщины и девушки, сидевшие на земле, повскакали с мест. Клавдия испуганно заморгала глазами. Кто-то тяжело вздохнул.
Нюрка перепугалась больше всех: ведь если бы она первая не брякнула об этой поганой траве, может, и крику бы такого не было. Во всем она виновата молчала бы да молчала!..
Шурка хотя и старался держаться как подобает взрослому мужчине, каким он хотел быть, но все лицо его покраснело, и он начал поглядывать на директора школы, словно ждал от него защиты.
А директор сидел себе на земле да тэкал, будто дразнил кого:
– Тэк-тэк! Тэк-тэк!
И поглядывал снизу то на председателя колхоза, то на занятного подростка Шурку.
– Не буду я косить!
– вдруг сказала Нюрка Молчунья.
– Что, что?
– искренне удивился Прокофий Кузьмич.- И эта туда же? Ты кому здесь подчиняешься? Обоих из колхоза выгоню и участки отберу! Видали, что делается?
– обратился он к Аристарху Николаевичу.- Ославили на весь район, да еще голос подымают, антимеханизаторы
Нюрка заплакала.
Директор школы решился наконец вмешаться в разговор.
– Прокофий Кузьмич,- начал он тихо и спокойно,- с травой никакой хитрости, по-моему, нет. Все честь по чести: люди теребят лен, за это им колхоз оплачивает, а трава, как премия за тяжелую работу вроде дополнительной оплаты. Лен засорен сильно, это же верно?
– Верно или не верно,- не унимался Прокофий Кузьмич,- только здесь косить никто не будет. План по кормам для колхоза не выполнили, а своих коров кормить хотят. Не позволю!
– - А вы успокойтесь, Прокофий Кузьмич, и подумайте.
Но успокоить председателя было уже нелегко.
– И думать не буду!
– кричал он.
– А вы подумайте. Люди же хорошее предлагают.
– А я разве плохого для колхоза хочу? Я из-за чего кровь свою порчу?
Аристарх Николаевич посуровел.
– Сейчас вы не правы, товарищ председатель, позвольте вам это сказать.
– Я здесь хозяин!
– отрезал председатель.- Всю траву на подстилку выкосим, а будет по-моему.
– Вы не правы.
– Прав или не прав, а я хозяин.
– Значит, так и в райком передать?
– спросил Аристарх Николаевич.
Что-то произошло с Прокофием Кузьмичом после этих слов.
– А?
– сказал он, и глаза его на мгновение расширились и остановились на директоре, руки недоуменно легли на живот. Он стал быстро успокаиваться. Крик перешел в полушепот, словно председатель сразу охрип.- А?
– сказал он.
– Что "а"?
– - Да ведь что ж... Вы меня понимать должны...
Аристарх Николаевич засмеялся.
– Ну вот, так-то оно лучше. Песик ваш не зря на меня лаял.
– Понятно!
– еще тише сказал Прокофий Кузьмич и повторил: - Понятно!
Он оглянулся на теребильщиц. Те ничего не понимали, но тоже стали успокаиваться. Только Шурка улыбался.
– Тогда понятно!
– еще раз повторил председатель.- Тогда другой разговор.
На этом и порешили.
Уходя с поля, Прокофий Кузьмич все же погрозил Шурке:
– - Ну, ты смотри у меня!
* * *
Опять Павел сменил место, и опять жизнь его началась как бы сначала.
На новом месте Павлу понравилось все. Понравилось, что здесь меньше надо было записывать и заучивать, а больше возиться в мастерских с разными инструментами, стучать молотком, строгать, сверлить. Здесь рослых и сильных, как Павел, было много, и его не дразнили ни "женихом", ни "дяденькой, достань воробушка". Нравилась ему форма одежды и то, что не нужно было самому заботиться о белье, о постели, о бане, о еде - обо всем этом за него думали другие. Нравилось строгое расписание дня - его будили, его вели на утреннюю гимнастику, в столовую, на занятия, в кино.