Сирота
Шрифт:
Аристарх Николаевич легко приземлился с седла и передал председателю повод коня. Собачка не унималась, кидаясь то на директора школы, то на его лошадь.
– Опять не узнает меня песик-то ваш,- сказал директор.
Прокофий Кузьмич засмеялся.
– Тишка мой вас, наверно, за уполномоченного принимает. Не любит он уполномоченных.
– Мудрый песик.
– - Породистый!
– похвастался председатель.
Засмеялся и Аристарх Николаевич.
– Породистый - помесь половой щетки с гусеницей! Завели бы лучше охотничью, гончую.
– Охотничьей собаке корму больше надо. А я - какой
Тишка мгновенно перестал лаять, вскинулся на задние лапы, вытянул волосатую морду кверху и начал кружить на одном месте, подпираясь лохматым хвостом.
– И верно - служака!
– похвалил Тишку директор.- Ну, что у вас тут?
– Что у нас? Живем, работаем. . А что же вы: директор без армии? Сейчас бы самое время поддержать нас.
Аристарх Николаевич посмотрел на круглого, розового председателя.
– Зачем вам армия? У вас машины стоят.
– Были бы машины, стоять не дадим. А дела всякого и для вашей армии хватило бы.
Прокофий Кузьмич привязал коня к изгороди около двора, сказал, что сейчас подкинет травы, и повел директора в дом. Собачка метнулась в сени.
– Прошу в горницу, Аристарх Николаевич!
В избе председателя было много перегородок, занавесок и половиков. В прихожей на клеенчатом столе - самовар, прикрытый узорным полотенцем, а на стене - крупные в рамках портреты, как в конторе правления. Горница же, оклеенная бумажными обоями, напоминала больше квартиру районного служащего, чем деревенскую избу. В горнице полумрак - все окна снизу доверху зашторены тюлем. В простенках и по углам, на полу и на табуретках много цветочной зелени - в горшках, в кадушках, обернутых газетной бумагой. Целый лес зелени - если бы только в этом лесу хоть немножко шевелились и шелестели листья. Цветочные горшки виднелись и на подоконниках за тюлевыми занавесками. После войны Прокофий Кузьмич накупил в деревнях многоцветных немецких картонок с рельефными изображениями ветвистых оленей, тигров, готических замков и прудов с лебедями. И теперь эти картонки красовались на стенах и заборках его горницы.
Аристарх Николаевич прошел в горницу, сел к столу и начал привычно потягивать усы книзу. Присел к столу и Прокофий Кузьмич, расстегнул пиджак на круглом животе, потер лысину.
– Ну, что будем делать, дорогой гость? Жалко, хозяйка у меня где-то на работе, но мы можем сообразить и без хозяйки.
– Соображать не будем,- сказал директор.- Давайте лучше поговорим насчет антимеханизаторов.
– Каких это, о чем?
– А вы разве не читали в газете?
– Нет, мне не докладывали,- встревожился председатель.
– Отказались вы от льнотеребилки?
– Ну что вы, Аристарх Николаевич, мы же друг друга понимать должны...
– Что понимать должны?
– Ну как же? Вы же меня знаете?
– Ну, знаю. Вы о чем?
– А вы о чем?
– спросил, в свою очередь, Прокофий Кузьмич.
– Что-то я вас не понимаю!
– удивился директор.
– А вы думаете, я вас понимаю?
– Тэк-тэк!..- затэкал сбитый с толку директор школы.
– Что "тэк-тэк"?
– не сдавался Прокофий Кузьмин.
– - Льнотеребилка у вас не работает? Скажите прямо.
Прокофий
– Вы лучше скажите, с чем ко мне приехали?
– спросил он.
Аристарх Николаевич достал из кармана свернутую газету.
– Прочитайте, если не читали, и давайте не будем морочить друг другу голову.
Прокофий Кузьмич взял газету, но не стал разворачивать ее, а поднялся со стула, постоял, подумал и неожиданно для директора пошел за занавеску на кухню. Там загремела посуда.
Аристарх Николаевич прислушался, сказал:
– Не надо, Прокофий Кузьмич! Это от нас никуда не уйдет, успеем.
– Покушать надо с дороги,- сказал хозяин.
– Дорога не велика, я еще не проголодался. Читайте газету!
Прокофий Кузьмич вернулся с кухни, сел к столу и развернул газету. Читал он долго, читал и вскидывал время от времени глаза на директора. А директор сидел, ждал и все хотел понять: читал ли до его приезда председатель статью об антимеханизаторах или не читал.
Наконец Прокофий Кузьмич отложил газету и вспылил:
– Подвел, прохвост, это его дело!
– Кто подвел?
– Да молокосос этот. Видали, как за добро платят?
– Кто это?
– Да мамыкинский парнишка. Сирота этот.
– Павел?
– Павел что! Шурка, прохвост, подвел.
– В чем же он провинился?
– А вы читали газету?
– Я-то читал...
– Так вот это его дело.
И Прокофий Кузьмич дал волю своим обидам.
– Я ли не проявлял заботу о них, и о Шурке об этом! Выкормил, выпоил, на лен поставил. И вот благодарность. Дисциплины нет, никакого почтения к старшим нет, руководства не признает. А ведь молокосос! Весной также навредить мог. И бабка, эта старбень, не в свои дела лезет. Конечно, льнотеребилку увели с поля из-за Мамыкина, правильно корреспондент подметил. Обиделись ребята и уехали. Мне рассказывали об этом деле, факты подтверждаются.
– Тэк-тэк!
– раздумчиво потягивал усы директор.- Нашли зверя! Какие же вы меры приняли?
– Поздно было меры принимать. Да меня и дома не было. Слово они дали, что весь лен руками уберут.
– Однажды приходил ко мне этот Шурка,- сказал директор.- Понравился мне паренек: умный, самостоятельный.
– Вот-вот, самостоятельный!
– опять вскинулся Прокофий Кузьмин.Знаете, к чему такая самостоятельность приводит? Сегодня он меня не признает, завтра вас, потом секретарю райкома нагрубит, а там, гляди... Молодые!
– А Павел? Смена-то ваша?
– Что - Павел? Пашка - он тоже... Черт его знает, что еще из него получится. Может, я зря за него душу отдаю.
– Да разве вы отдаете душу, Прокофий Кузьмин?
– сказал директор.- Если бы душу отдавали, другой бы разговор был. Не ошибаетесь ли вы с Павлом? А младшего не видите!
Прокофий Кузьмин внимательно посмотрел на директора: шутит он или не шутит? Потом сказал:
– Быть председателем колхоза - дело тонкое, Аристарх Николаевич! Тонкое это дело - меж двух-трех огней стоять. Надо знать, кого слушаться, кому приказывать. Тут дуроломам делать нечего. Дуроломы разные чуть что меня под удар подводят, сами видите. А такой вот Шурка подрастет, да волю ему дай, да власть, весь народ разболтается, сами править начнут, колхоз распустят.