Сиротка
Шрифт:
— Как вы его назовете? — спросила Селин Тибо.
— Арман, в честь моего отца, — гордо ответил Жозеф. — Не терпится поделиться радостью с ребятами на фабрике!
Рабочий поздравил супругу, полюбовался пару минут своим сыном и спустился на первый этаж. Через двадцать минут ему нужно было быть на работе. И все-таки, идя по улице Сен-Жорж, он то и дело останавливался, чтобы рассказать соседям о пополнении в семействе. На террасе отеля-ресторана, соседствовавшего с универсальным магазином, за столиками собралось немало жителей поселка. Жозеф увидел Марселя, мужа Селин, который беседовал с каким-то приезжим из Роберваля.
— Эй, Марсель! У
Коллега поздравил его, но без присущей ему жизнерадостности. Жозеф вдруг осознал, что никто из собравшихся на террасе не улыбается, да и разговор, похоже, у них серьезный.
— Что случилось? — тихо спросил он у Амеде.
Друг и сосед похлопал его по руке и ответил шепотом:
— Везде только и разговоров, что об «испанке» [12] . В Квебеке и Монреале начали заболевать люди. Наши солдаты привезли болезнь из Европы. Говорят, на континенте люди умирают тысячами…
12
Эпидемия испанского гриппа (или «испанки», испанской лихорадки) началась в последние месяцы Первой мировой войны. В 1918–1919 гг. эта болезнь унесла жизни более 50 миллионов человек во всем мире.
Глухой страх пришел на смену эйфории.
— Неужели эта чертовщина может дойти и до нас? — спросил Жозеф.
Амеде невесело улыбнулся.
— Все может быть, Жо! Если черт вмешается, то и до эпидемии недалеко. Подумай, сколько кораблей каждый день приходит в Шикутими!
Мужчины замолчали. Довершая эффект сказанного, солнце скрылось за тучей. Две недели спустя, в начале октября, на прилегающих к озеру Сен-Жан землях началась эпидемия.
Глава 4. Гнев Божий
Монастырская школа Валь-Жальбер, 20 октября 1918 года
Как обычно, сестра Аполлония встала перед рассветом, чтобы помолиться. Перебирая четки, она прочла «Ave Maria». Пожилая монахиня была встревожена и взволнована до глубины души, и верой, которую за долгие годы ничто не смогло поколебать, были проникнуты ее мольбы. На последних словах «Отче наш» она разрыдалась.
— Всевышний, защити нас! Пощади детей! Смилуйся, Господи! — умоляла она.
Эпидемия набирала обороты. Население Квебека не устояло перед болезнью, которую одни называли испанским гриппом, а другие — инфлюэнцей. Пресса сообщала о миллионах умерших по всему миру. Пожилая монахиня с ужасом представляла себе, как страшный недуг сжимает свои тиски вокруг Валь-Жальбера. В Робервале уже умерло несколько человек, в том числе секретарь королевского суда Ашиль Трамбле [13] . Вчера слегла Жанна, одна из учениц сестры Аполлонии.
13
Речь идет о реальном лице.
— Может, это и не грипп, — сказала монахиня вслух, пытаясь взять себя в руки. — Жанне всегда плохо во время месячных…
Сквозь окно лился сероватый свет. Вдалеке залаяла собака. Петухи звонким криком встречали солнце. Настоятельница вытерла слезы и вышла из спальни. В коридоре витал аромат горячего кофе.
«Сестра Викторианна уже
Нависшая над поселком угроза заставила мать-настоятельницу по-иному взглянуть на их повседневную жизнь.
«Здесь мы живем в мире, порядке и труде. Учим детей, а значит, приносим обществу пользу. Редко доводилось мне видеть такое спокойное место, как Валь-Жальбер. Местные семьи живут в достатке, богатств природы хватает на всех. Я не понимала, как прекрасна наша жизнь…»
Сестра Аполлония регулярно читала газеты. Эпидемия испанского гриппа затронула множество стран. Один местный репортер написал об этом так: «Теперь это очевидно — гнев Божий обрушился на мир» [14] .
«За что Господь нас наказывает? — спросила она себя, входя в кухню. — Быть может, за эту ужасную войну?»
Сестра-хозяйка, кутаясь в шаль, сидела у печи.
— Сестра Викторианна, вы нездоровы? — моментально обеспокоилась настоятельница. — Не болит ли голова? Нет ли озноба, температуры? Ломоты во всем теле? Таковы симптомы этого ужасного гриппа!
14
«Progr`es du Saguenay», октябрь 1918 г.
— Не волнуйтесь, матушка. Я просто замерзла — систему отопления еще не включили. Пейте скорее кофе! Он как раз такой, как вы любите — не слишком горячий, но и не теплый. Еще я порезала немного вчерашнего хлеба.
— Спасибо, но мне совсем не хочется есть, — сказала сестра Аполлония. — Вчера вечером месье кюре сказал, что, если в поселке выявят случаи заражения, на дверях домов больных повесят таблички. Еще он полагает, что школу придется закрыть. Лучше, чтобы дети Посидели дома — так у них будет меньше шансов заразиться.
При слове «заразиться» сестра-хозяйка вздрогнула и перекрестилась.
В кухню вошла сестра Мария Магдалина с Мари-Эрмин на руках.
— Наша мадемуазель требует завтрак. По утрам у нее хороший аппетит. Доброе утро, сестры!
Монахини всегда с удовольствием наблюдали, как малышка пьет молоко. Однако сегодня утром все было по-другому. Сестра Аполлония с беспокойством посмотрела на девочку и вздохнула:
— Если сегодня Жанна не придет на урок, будет лучше, чтобы Мари-Эрмин не общалась с нашими учениками.
— Чего вы боитесь, матушка? — спросила встревоженная сестра Мария Магдалина.
— Наша бедняжка Жанна могла заразиться, — ответила настоятельница. — Эпидемия может прийти и в наш поселок. Мы должны быть бдительны. Погодите… Вы слышите?
На церковной колокольне кто-то бил в набат. Монахини обменялись испуганными взглядами.
Элизабет Маруа дала младенцу грудь, затем подняла голову и прислушалась к зловещим раскатам колокола.
— Жозеф! — позвала она. — Жозеф!
Ее супруг как раз складывал под навесом куски дерева, которые он принес с фабрики, — рабочим разрешалось забирать все, что не шло в дело. Он вошел в кухню через дверь, ведущую во внутренний дворик. За ним хвостиком вился Симон. Мальчику было почти пять лет, и он по мере сил помогал отцу. Симон был мальчуган крепкий и очень рослый для своего возраста.
— Это набат, Жозеф! — крикнула молодая женщина.
— Слышу, я же не глухой! — проворчал в ответ муж. — Я уже две недели жду, когда это случится. Пришла наша очередь. В окрестностях уже человек десять умерло. И это, увы, только начало!