Системный сбой
Шрифт:
– А что случилось-то? – спросил Целтин.
Женщина опешила.
– Вы разве не из тех?
– Простите... О ком вы сейчас? Кто эти, те?
– Ох, это вы простите меня, старую дуру! Просто кроме них сейчас к нам никого и не заманишь. Они, да телевизионщики, собаки ненасытные, гости теперь! Последние даже хуже этих. Эти хоть молчат, и нам сор из избы выносить не позволяют. А телевизионщики... ничего святого. В церковь намедни пробрались, иконы ненароком покололи – видите ли, задокументировать хоть что-нибудь хотели, в пансионат-то их не пустили. Туда сейчас вообще никого не пускают, морочат
– Как вас зовут? – в лоб спросил Целтин.
Женщина осеклась. Махнула мясистой рукой.
– Вы простите меня, старую дуру, – улыбка открытая, явно говорит правду, только опять же непонятно, под стать юродивому Аркаше. – Марья Сергеевна я. За церковкой местной смотрела я – вон там она, наверняка видали, когда мимо проходили... Вы ведь с вокзала путь держите?
Целтин кивнул.
– Тогда точно видали, – Марья покачала головой. – Только закрыто там всё сейчас и опечатано, как журналюги залезли. Да хоть бы и не опечатали, служить пока некому. Батюшка-то наш... сгорел.
– Сгорел?
Целтин вообще утратил нить происходящего – признаться, никакой нити и не было с самого начала. Какой-то спутанный клубок. И разматывать его лучше самому, от местных ждать помощи нечего, только ещё основательнее запутают. Будто цель у них такая, заговорить, спровадить, да посмеяться в спину: мол, вот простак, такую рожу состроил, только на заборе писать!
– Нет, вы явно не из тех, – улыбнулась Марья. – Они мрачные ходят, себе на уме. Им лучше на пути не попадаться. Плохого ничего не сделают, но и не говорят – смотрят только так, недобро, в душу. Сразу видно, не простые они люди, с червоточинкой – многое им известно из того, чего не следовало бы знать сроду. И главный у них такой статный. Поначалу думали, депутат какой, а он из фэ-эс-бэ, оказывается. Начальник. Не приведи Господь с ним с глазу на глаз встретиться... Внутри всё обмирает сразу, того и гляди ноги подкосятся! Вот как.
– ФСБ говорите? – Целтин не придал особого значения пламенной речи правоверной, но присутствие силовиков его насторожило – не всё так просто, оказывается.
«Во что же ты вляпался, Самоха? Тонешь, да ещё и меня за собой тянешь! Так, что ли, получается?»
– Вы бы поглядели, во что они пансионат превратили... – Марья покачала головой, всем своим видом показывая, что не по-христиански это. – Нешто, и впрямь карантин какой был, разве бы они сами так просто в пиджачках расхаживали бы?.. А если утаить что пытаются, так разве получится? Здешний люд, он чуткий, в приметы верит, постится как положено, Господу-батюшке нашему молится... а в ответ и разумение получает, что вовсе и не болезнь никакая приключилась.
– А что? – Целтин насторожился. – Что произошло на самом деле?
Марья боязно отступила. Прижала сумку к груди, будто Целтин собирался отнять вместе со знаниями. Спросила с прищуром:
– А вы случаем не того... не жрналюга?
– Да будет вам! – Целтин шагнул навстречу, но явно поторопился; тётка отшатнулась, чуть было не опрокинулась в грязь. – Успокойтесь, прошу вас! Я не журналист.
– Тогда зачем пожаловал? –
Целтин медлил. Религиозные фанатики, они посложнее бомжей будут, это уж точно. С такими бодаться – только время зря терять. И прощупывать страшно, если чего заподозрят, то хоть клещами потом пытай, рта не раскроют, ей-богу партизаны. Остаётся уповать на сознательность... Точнее на здравый рассудок. Если он у тётки сохранился, конструктивный диалог ещё, может быть, получится, если нет – пиши-пропало.
– Меня друг попросил.
– Чего попросил? – не поняла Марья, но видно заинтересовалась. – Что за друг? Кто такой будет? Как звать?
– Боюсь, вы его не знаете. Он давно здесь был. Если вообще был... – Последнего говорить явно не следовало, но раз уж проговорился, нужно поскорее оправдать Самохина, иначе тётка и вовсе прогневится. – Он руководитель IT-корпорации, которая оказывает помощь пансионату. Самохин, может слыхали... Нет?
Марья мотнула головой – как корова, отмахиваясь от слепней. По всему, ума у неё было мало. Но на то, чтобы целиком посветить себя вере и не требовать ничего взамен – больше и не требовалось.
«Обычный агнец. Один такой – бесполезный статист, вынужденный, как и приписано, всякий раз подставлять перипетиям щёку. Толпа – реальная сила, при помощи которой можно чинить насилие, прикрываясь верой».
Целтину сделалось противно. Однако чувство солидарности и собственный интерес ко всему, произошедшему в Воротнем, о чём не упоминалось в сводках новостей, значительно перевешивали общий негатив от уже увиденного. Да, в какой-то степени, он лицемер и подлец! Но разве можно так легко раздобыть информацию внутри современного социума, да ещё честным путём? Вопрос сложный. Неоднозначный. А это значит лишь одно: всяк сам в праве решать, как следует поступить в той или иной ситуации, кому уподобиться, чем пожертвовать, к каким выводам прийти в конце, когда задуманное проявится в реальности, так скажем, обрастёт физическим смыслом.
Целтин мотнул головой, гоня ненужные мысли.
– Я хоть правильно иду? – спросил он напоследок, поднимая зонтик. – Простите, что побеспокоил.
Марья переступила с ноги на ногу.
– Вижу, человек ты непростой... но чувствую, что хороший. Так и быть, провожу. Да расскажу кое-чего по пути. Идём, – она пошла впереди, тяжело переставляя ноги. – Тут недалеко.
Целтин поплёлся следом, не зная радоваться ему или нет.
– Они мясом сырым это кормили. Додумались. Хотя когда под боком полным-полно ребятишек малолетних ещё и не до такого додумаешься...
– Что оно такое? – Целтин с трудом заставил себя не остановиться; по телу прогулялась дрожь.
– Кто его знает. Разве это ведомо простому смертному?.. Видно прогневили мы чем-то Господа нашего бога. Вот он и ниспослал нам это. Что бы за грехи расплатились, раскаялись и больше не повторяли ошибок прошлого.
– Но что за ошибки?
– Как, а вы разве не знаете? – Марья покачала головой, но не обернулась, продолжила ковылять чуть впереди, как самая настоящая нежить, восставшая из сырой могилы, потому что кто-то побеспокоил, желая познать истину. – Экспериментальная медицина.