Системный сбой
Шрифт:
Целтин стоял, ничего не понимая, глядел на шмыгающую носом Иринку и какой-то частью мозга всё же понимал, что малявка на харде компа ничем не отличается от этой, готовящейся зареветь напротив. Действительно, не хватает только тела, а всё остальное – мысли, желания, эмоции – точнейшая копия! Женя права, больше не нужны бестолковые тесты и тренинги, а те расчёты, которые он выполнил сегодня ночью – гроша ломанного не стоят. Истина в Воротнем, рядом с апаллической девочкой, а может быть, внутри неё! Здесь же и без того всё ясно – случилось нечто, отчего система дала сбой.
От последовавшей догадки его аж повело. Иринка с писком отскочила, грохнула стакан и была такова, мышью прошмыгнув в неприкрытую дверь.
– Что тут у вас ещё? – Женя массировала виски, шарила взглядом по полу, пытаясь определить, чему принадлежат осколки, и что за лужа растекается по полу, источая едкий лимонный запах.
– Блин, вот непутёвая, – Димка махнул рукой в сторону Гнуса. – Из-за тебя всё!
– Да ну...
– Я её приведу сейчас! – Димка умчался вслед за сестрой, грохнул дверью об притолоку. – Я мигом!
Женя поморщилась, глядя на трущего подбородок Целтина.
– Что-то не так? – Мати смотрела поочерёдно на оставшихся в помещении. – Мы же только посмотреть. Гнус сказал, что в этом нет ничего такого...
– А весело учёный люд поживает, – усмехнулся Гнус. – Никогда бы не подумал, что тут столько примочек бывает. Это вам не по коллектору шкуротёриться с болторезом в руках.
– Так это ж романтика, – отвесила подзатыльник Мати. – Ты чего на святое клешни поднимаешь, нечисть болотная!
Гнус загыгыкал; Женя поняла, что перестаёт понимать подростков – те стремились в свой собственный астрал, подальше от живого и адекватного. Ещё бы, так легче оправдать совершённый поступок, когда мало кто понимает причину и следствие.
Целтин сорвался с места, выбежал в «предбанник», принялся там чем-то грохотать. Женя продолжала созерцать осколки разбитого стакана – как-то снова навалилось кошмарное утро и безумная ночь чёрт-те-где. Опомнившись, Женя спросила:
– А что за бомбарь, о котором вы говорили?
Гнус с Мати переглянулись; Жене показалось, что не смотри она так пристально на ребят, те бы по очереди покрутили пальцем у виска – и оказались бы правы.
Гнус наморщился, явно не желая вдаваться в подробности.
– Ну была тема... А чего?
– Вы туда сейчас едете? – Слова не лезли из горла, и Жене приходилось их буквально отхаркивать; со стороны выглядело жутко. Так, по крайней мере, казалось.
Гнус с Мати стояли, непрошибаемые. Такое ощущение, каждый день общались в подобной манере с незнакомыми людьми, точнее с учёными-психами.
– Хм... – Гнус включил гиену: пошёл по кругу, не спуская пристального взора с Жениной фигуры. – А что это мы вдруг так заинтересовались?
Женя медленно поворачивала голову, стараясь не потерять из виду подростка. Не сказать, чтобы она опасалась чего-то конкретного – хотя мелочь, подобная Гнусу, как правило, оказывается наиболее опасной: так, по крайней мере, говорят по телику, – просто это незатейливое кружение напоминало ритуал. Так делятся сокровенным,
– Там у одной из шахт вы спрятали болторез. Ржавый, заедает постоянно, чтобы перекусить проволоку нужно усилие всего тела... – Женя понаблюдала, как Гнус остановился; ехидная улыбочка слетела с губ, лицо выражало недоумение, а где-то в глубине зрачков брезжил страх.
Мати, не мигая, смотрела на Гнуса; губки трепетали, но слов не было.
Тогда Женя выложила второй козырь:
– Если подниматься на верхний уровень, нужно предварительно закрутить болты в горизонтальных стяжках, иначе они обвалятся – вы специально так сделали, чтобы никто посторонний не пролез.
– Лобанов, сука! А ведь так ничего и не сказал, паскуда, – Гнус сжал кулаки, весь скукожился, готовый детонировать на манер сверхновой. – Башку тем самым болторезом перекушу и крысам скормлю.
Женя невольно вздрогнула – действительно, мал клоп, да вонюч, с таким нужно быть начеку.
– Мы же на прошлой неделе без него собирались в залаз, – Мати перевела испуганный взор с трясущегося от негодования Гнуса на Женю. – А он даже словом не обмолвился. Стил какой-то дряни обкурился, а Гнуса мусора, как всегда повязали – потому и отбой дали, не вдвоём же с Самохой тащиться, он даже темноты боится; а в коллектор его и вовсе под дулом автомата не затащить.
– Заткнись! – взвился Гнус, и Жене пришлось отступить. – Не видишь, дамочка нас за нос водит! Откуда ты знаешь про болторез? Была на объекте?
– Я понятия не имею, где он находится, – Женя отвечала спокойно, тщательно выговаривая каждое слово, понимая, что только так сможет получить доверие. – Но я знаю там каждый бетонный шов, потому что видела не раз и не два. Сейчас я не могу объяснить, как такое возможно, хотя... Прежде чем очутиться там, я засыпала.
После последних слов Гнус перестал теснить к окну. Снова сощурился, подпёр руками бока, сказал с улыбочкой, которую Женя соотнесла с примирительной:
– С завязанными глазами, что ли, ездила?
– Типа того, – на полном серьёзе ответила Женя и вдруг поняла, что Гнус боится её. Боится, потому что не понимает, откуда знает она.
«А ведь и впрямь, у кого информация, тот правит миром!» – Только сейчас на секунду Жене показалось, что двадцать первый век не так уж и плох – есть в нём свои минусы, есть свои плюсы, в итоге получается не так и не сяк, но если заставить себя не обращать внимания на мерзопакостные частности, то жить вполне себе можно. Скорее всего, все именно так и делают: закрывают на опостылевшую канитель глаза, окружают себя бытом – последний заменяет смысл, – а о грядущем просто не думают. Живут, смеются друг над другом, умирают. Безумие прёт со всех сторон, а сворачивать некуда. Жизнь – это прямая, соединяющая два конца. Свернуть с неё невозможно. Можно соскочить, но во что при этом выльется путь – доподлинно неизвестно, потому что отсутствует информация, основа бытия.