Сияние (др. издание)
Шрифт:
Чтоб его выгнали, пока еще не поздно.
Он задним ходом вывел грузовичок со стоянки и поехал прочь из городка, в горы.
21. Ночные мысли
Было десять. Комнаты заполнил притворный сон.
Джек лежал на своей половине лицом к стене, с открытыми глазами, слушая медленное, размеренное дыхание Венди. Вкус растворившегося аспирина еще держался на языке, отчего тот казался шершавым и слегка онемевшим. Эл Шокли позвонил в четверть шестого — в четверть восьмого по-восточному. Венди с Дэнни сидели внизу
— Лично, — сказал оператор. — Мистера Джека Торранса.
— Я у телефона. — Он перехватил трубку правой рукой, левой откопал в кармане носовой платок и обтер им саднящие губы. Потом закурил сигарету. В следующий момент в ухе раздался громкий голос Эла:
— Джекки, малыш, ради всего святого, что ты задумал?
— Привет, Эл. — Он затушил сигарету и схватил экседрин.
— Что происходит, Джек? Сегодня днем мне позвонил Стюарт Уллман, это был такой странный звонок… Когда Стью Уллман звонит по межгороду за свой счет, понятно, что дела хреновые.
— Эл, Уллману тревожиться нечего и тебе тоже.
— О чем именно нам нечего тревожиться? Послушать Стью, так тут какой-то гибрид шантажа и художественного очерка про «Оверлук» в «Нэшнл Инкваэр». Ну, говори, мальчик.
— Я хотел немножко подразнить его, — сказал Джек. — Когда я приходил устраиваться на работу, ему приспичило перетряхнуть все мое грязное белье. «Проблема пьянства». «Последнее место работы вы потеряли, потому что изувечили ученика». «Сомневаюсь, годитесь ли вы вообще для такой работы». И так далее. А завелся я, поскольку Уллман потащил на свет Божий всю мою биографию из-за того, что так обожает проклятый отель. Красавец «Оверлук». Ну, в подвале я нашел альбом с вырезками. Кто-то собрал вместе все самое неприятное о храме Уллмана… и мне показалось, что в нем не один час шла небольшая черная месса.
— Надеюсь, Джек, это метафора. — Тон Эла пугал своей холодностью.
— Да. Но я и правда выяснил…
— История отеля мне известна.
Джек почесал в затылке.
— Вот я и позвонил, подразнил его этим. Признаю, мысль была не слишком блестящей, больше не буду. Конец рассказа.
— Стью сказал, ты и сам собрался проветрить кое-что из «грязного белья».
— Стью — дерьмо! — рявкнул Джек в трубку. — Да, я сказал ему, что у меня появилась идея написать про «Оверлук». По-моему, этот отель — символ американского характера периода после второй мировой. Ну… понятно, это звучит очень напыщенно, я плохо выразился… но так оно и есть, Эл! Господи, может получиться грандиозная книга! Но — в далеком будущем, могу обещать. Сейчас на моей тарелке больше, чем мне по силам съесть, и…
— Джек, так дело не пойдет.
Он обнаружил, что таращит глаза на черную телефонную трубку, не в состоянии поверить в то, что, несомненно, услышал.
— Что? Эл, ты сказал?..
— Я сказал то, что сказал. Насколько далеко твое далекое будущее, Джек? Для тебя это может означать два года, возможно, лет пять. Для меня — тридцать или сорок, я ведь рассчитываю еще долго иметь касательство к «Оверлуку». Как подумаю,
Джек потерял дар речи.
— Я пытался помочь тебе, малыш Джекки. Мы вместе прошли войну, и я думал, что обязан немного помогать тебе. Помнишь войну?
— Помню, — пробормотал Джек, но угли обиды и возмущения уже тлели под сердцем. Сперва Уллман, потом Венди, теперь Эл. Что ж это такое? Он поплотнее сжал губы, потянулся к сигаретам и уронил их на пол. Неужто ему когда-то нравился этот хрен дешевый, который говорит с ним из своего отделанного красным деревом кабинетика в Вермонте? Неужто нравился?
— Перед тем как ты избил того парнишку Хэтфилда, — продолжил Эл, — я уговорил Совет не выгонять тебя, даже исхитрился и заставил их обдумать твое пребывание в должности. Ты сам все испортил. Я пристроил тебя в этот отель — прекрасное тихое место, — чтобы ты пришел в себя, закончил пьесу и переждал, пока мы с Гарри Эффинджером сумеем убедить остальных ребят, что они здорово ошиблись. Теперь, похоже, целясь на добычу покрупнее, ты собрался откусить мне руку. Так-то ты благодаришь друзей, Джек?
— Нет, — прошептал тот.
Сказать больше он не посмел. В голове стучали жаркие, едкие слова, они просились наружу. Джек в отчаянии попытался подумать про Дэнни и Венди, которые зависят от него, про Дэнни и Венди, которые мирно сидят внизу у огня и трудятся над букварем для второго класса, полагая, что все о’кей. Если он потеряет работу, что тогда? Ехать в Калифорнию на их изношенном «фольксвагене» с плохо работающим бензонасосом, как семейка каких-нибудь стукнутых пыльным мешком оклахомцев? Он сказал себе: скорее я на коленях буду упрашивать Эла, чем допущу такое; но слова все равно упрямо пытались выплеснуться, и державшая раскаленные провода его ярости рука стала липкой.
— Что? — быстро сказал Эл.
— Нет, — ответил он. — С друзьями я обращаюсь не так. Ты-то знаешь.
— Откуда? Худший вариант: ты собрался опоганить мой отель, выкопав трупы, достойно похороненные много лет тому назад. Лучший: ты звонишь моему несдержанному, зато исключительно компетентному управляющему, доводишь его до бешенства, и это часть… какой-то дурацкой детской игры.
— Это больше, чем игра, Эл. Тебе проще. Тебе не надо принимать милостыню от богатого приятеля. Тебе не нужен друг в Совете, потому что ты сам в Совете. Тот факт, что еще шаг — и ты начал бы повсюду таскать с собой спрятанную в пакет бутылку, не очень-то упоминается, а?
— Наверное, — сказал Эл. Высокие ноты ушли из его голоса, он, казалось, утомился. — Но, Джек, Джек… с этим я ничего не могу поделать. Я не в силах изменить это.
— Знаю, — опустошенно произнес Джек. — Я уволен? Если да, лучше скажи.
— Нет, если сделаешь для меня две вещи.
— Ладно.
— Может, сперва выслушаешь условия, а потом уж будешь их принимать?
— Нет. Давай свои условия, я их принимаю. Приходится думать еще и о Венди с Дэнни. Если тебе нужны мои яйца, я пришлю их тебе по почте.