Сияние Каракума (сборник)
Шрифт:
Семья Отджи перебралась в наше село из песков, из местечка Онгаллы. И, будто лучшего места не нашли, стали свой дом строить рядом с нашим. Ну а пока свой не закончили, жили, конечно, у нас. И Отджа стала расхаживать по дому, словно хозяйка. За всё хватается, всюду суёт свой нос. А моим родителям, оказывается, это очень нравилось. «Хорошая хозяйка будет, — приговаривали они, хитро улыбаясь. — Трудолюбивая».
Не понимал я взрослых — что в этой Отдже хорошего? Она, ничуть не стесняясь, утиралась нашим полотенцем (да ещё норовила взять чистое!), пила воду из нашей
Мама, услышав писк Отджи, спешила ей на помощь, выпроваживала меня из комнаты.
— Ах, как некрасиво! Ну можно ли быть таким дикарём?
Если бы меня тогда спросили, кто мой самый злейший враг, я бы без раздумья ответил: Отджа!
Всему бывает конец. Родители Отджи закончили строительство дома, устроили новоселье, и я избавился от докучливой девчонки. Она больше не мельтешила в нашем доме. По-прежнему каждый день я встречал её в школе. Но там было проще не замечать её, что, как мне казалось, я с большим искусством и делал,
Но однажды…
В тот вечер мы долго бегали наперегонки с ребятами и я, сильно уставший, брёл домой, еле передвигая ноги. Вдруг вижу, возле нашего дома кто-то стоит. И плачет. Подхожу ближе: Отджа!
— Ты что? — спрашиваю её.
А она, вместо того, чтобы ответить по-человечески, заревела в голос.
— Побил кто? — опять спрашиваю.
Плачет, не отвечая.
Пока я пытался выяснить у Отджи причину её слёз, взошла луна. И чудо чудное случилось с Отджой. Я не узнавал её: смуглое лицо покрывала загадочная белизна, глаза, наполненные слезами, сияли, как звёзды. Она была почти такой же привлекательной, как красавица кукла, которую я видел в магазине.
Что-то смутное, непонятное и тревожное шевельнулось в моём сердце. Но тут из соседнего двора раздался голос:
— Иди домой!
Девочка не шевельнулась. Я, как можно ласковей, сказал:
— Иди, Отджа. Нехорошо, что ты здесь плачешь.
Она глубоко вздохнула и сразу же направилась к своему дому, — будто не приказ матери, а моё желание было для неё решающим.
Я поинтересовался у соседки, что это с Отджой?
— Э, Шамурад-джан, — ответила она, — девчонка сама виновата. Так стукнула своего братишку кочергой, что у того шишка на лбу вскочила. Мало ещё ей досталось.
То, что Отджа ударила брата, конечно, не красило её, но изменить своего нового мнения о ней я уже не мог. Впервые, засыпая, я пожалел Отджу. А наутро, увидев, что она смеётся, обрадовался.
С того времени всё и началось. Я должен был в течение дня хотя бы увидеть её или услышать её голос. Иначе мне становилось не по себе.
Не помню по какому поводу соседи устроили той. Войдя в их двор, я сразу заметил Отджу. На ней была новая тюбетейка, красивое платье из кетени ловко охватывало её тонкое тело, на ногах маленькие белые туфельки. При каждом её шаге платье шуршало: шырх, шырх, шырх! — а мне казалось, это бахши ударяет по струнам дутара и они рождают прекрасную
Отджа старательно заваривала чай в маленьких фарфоровых чайниках, тщательно вымывала пиалы и ставила их перед гостями, расположившимися на топчане. Всё у неё получалось ловко, красиво. И сама она — подвижная, обходительная — была какой-то особенной. Все девушки были похожи друг на друга. Лишь она выделялась среди них. Она была Отджой.
Я так засмотрелся, что не заметил, как вокруг меня стали шептаться, посмеиваясь.
В селе, где хорошо знают друг друга, трудно что-либо утаить. О моём отношении к Отдже тоже хорошо знали. И вдруг — я не свожу с неё восхищённого взгляда! Как не зашептаться.
Начали, конечно, женщины, у них глаз на такие вещи зорче. Вначале они переговаривались невнятно, сквозь яшмак. (До сих пор некоторые сельские «красавицы» ещё закрывают свой рот концом головного платка. Не потому, что их кто-то к этому вынуждает. Просто хотят подчеркнуть свою скромность и покорность, чем всегда славилась восточная женщина. Но не приведи бог попасть такой «скромнице» на язычок!)
Увлёкшись, они заговорили в полный голос. Один из мужчин многозначительно ткнул меня в бок. Я покраснел и, как пуля, выскочил со двора.
Однако нелегко убежать от самого себя. Завидев издали Отджу, я останавливался, пытаясь удержать колотившееся сердце.
Вот так история! Девчонка, которую вчера ещё ненавидел и при всяком случае даже поколачивал, завладела теперь всеми моими мыслями. Я начал замечать, что ревную её. Все мои думы, все желания были о ней, все недуги — от неё. Хотя, если бы спросили тогда меня, какие глаза или губы у Отджи, я бы не смог ответить.
Теперь вы можете себе представить, как было мне стыдно в тот день перед Отджой, когда директор отчитывал нас. Через многие годы я задаю себе вопрос: любовь ли то была? И не решаюсь ответить.
Тогда был уверен — любовь, потому что Отджа мне виделась не только наяву, но и во сне. Едва встав с постели, я бежал на улицу в надежде увидеть её. Вот до чего она меня довела. Я придумывал всякие ситуации, в которых Отджа погибала, а я, появившись внезапно, спасал. Потом — сильный, выносливый — брал её на руки и уносил в горы, где долгие-долгие годы жили только мы вдвоём — я и она.
Однажды во двор соседей въехала машина и они стали грузить на неё вещи. Мама сразу же заторопилась к ним, приговаривая: «Ах ты, горе какое, уезжают-таки!»
Я кинулся вслед за нею.
Отец Отджи и ещё двое мужчин укладывали в грузовик тюки с одеялами и подушками, кошмы, посуду.
Моя мама и мать Отджи, обнявшись, причитали: «Сколько прожили вместе…», «Простите, если что не так, если обидела когда!». «Простите и меня!..».
Наплакавшись вдоволь, мать Отджи села в машину. Машина тронулась, обдав меня пылью и газом, выползла на дорогу. Тут я словно проснулся и закричал:
— Отджа! Ты же завтра в школу должна!..
Отджа улыбалась и прощально махала мне рукой. А я почти не видел её — мне слёзы глаза застилали, и я не стыдился, я не замечал их, настолько мне было скверно.