Сияние. Остров теней
Шрифт:
Парни расцепились. Над ними стоял Джон со своим пистолетом в руке. Наверное, пока развивалась драка, он успел вытащить оружие из рюкзака.
— Прекратить!
Игорь вытер разбитый нос тыльной стороной ладони.
— Ты чего пальбу устроил? Патронов много что ли?
Джон убрал пистолет в кобуру. Глядя исподлобья, он сказал:
— Свое оружие я заберу. Если вы не против, конечно.
Капитан развернулся и отошел к костру, рядом с которым лежало уже приготовленное ароматное мясо. Драчуны презрительно посмотрели друг на друга, вытерли разбитые лица и поковыляли к импровизированному столу. Драться далее они уже не желали.
Стас стоял на крыльце парадного входа в здание и нервно перебирал пальцами
Жизнь текла своим чередом. Что ей до какого-то человека.
Слева возник Артем. Закурив, он молча постоял рядом, дымил сигаретой и разглядывал те же витрины, на которые тупо таращился Стас.
Сказать было нечего. Но Артем все-таки попытался как-то подбодрить друга:
— Может, в кабак зайдем? Сегодня на улице как-то свежо, чересчур свежо.
Стас, казалось, не услышал.
Позади хлопали двери. Народ, немногочисленные посетители этой конторы зла, расходился по домам. Кто-то подошел к парням и пожал им на прощание руки. Кто-то что-то говорил, кто-то вздыхал и клял кого-то. Люди, серые и неприметные ни в толпе, ни поодиночке, растекались жиденьким ручейком по своим обывательским делам. По большей части им все равно, все равно…
Совершенно чужой казалась песня, рвущаяся наружу из открытого окна чьей-то квартиры прямо над магазином игрушек. Песня перекрывала шум автомобилей и даже «Маленькую елочку». Стас бессознательно слушал песню и все больше утверждался в том решении, которое принял пятью минутами ранее.
Когда взойдет весна,И смерти вопрекиСгорают от любвиВсе призраки дворца.Тысячелетний страхКолени преклонит,И мертвые устаСловами жгут гранит…Друг попытался сказать еще что-то, кажется, предложил поехать к нему и напиться в стельку. Но Стас не хотел. Он сейчас вообще ничего не хотел, только лишь одного…
А еще Стасу казалось, что внутри сломалось нечто важное, что делает человека человеком. Сломалось, и на том месте выросло совершенно иное, совершенно чуждое человеческому существу. Что это, что за дерево произросло там, где был срублен розовый куст?
Стас решил, что дерево то — терновник.
И мертвый адмиралСойдет со стен к свечамИ пустотой зеркалНаполнит свой бокал.И в гробовой тишиПровозгласит он тостЗа упокой души,За вечную любовь… [18]18
Фрагменты
В ушах вертелась повторяющаяся фраза, не дающая покоя: «…признан невменяемым и направляется на принудительное лечение согласно закона…»
Эти слова, будто текст песни, ложились на ревущую музыку, совсем не новогоднюю музыку. Стас не ощущал морозного воздуха, почти не видел окружающего. Он стоял бы тут всю ночь, но Артем взял друга за руку и повел к машине. Тем вечером они молча пили водку в каком-то баре, пока не надрались до полусмерти. Бросив машину, они направились к Артему домой и там, проспавшись, продолжили пьянствовать. Так прошла, наверное, неделя, прежде чем Стас, более или менее успокоившийся, вернулся в свою квартиру, где больше не было сестры. Он все еще находился в скверном настроении, почти не спал и едва ли что-то ел. На работе ему дали двухнедельный отпуск и даже путевку в местный курортный городок, где богачи средней руки катаются на лыжах и неумело прыгают на досках для сноуборда. Но Стас никуда не поехал. Он не хотел никаких курортов, потому что там, где окружающим людям весело и хорошо, Стасу становилось тошно. Тошнота противным склизким комом забивала горло, тошнота приходила вместе с грустными воспоминаниями об утрате любимых, тошнота раздражала. Если бы она — тошнота — была бы материальной, Стас непременно убил бы ее, разрушил, уничтожил и закопал глубоко под обледенелую землю.
Прогуляв за неделю бесконечной попойки остатки самообладания и здоровья, Стас теперь сидел в полной темноте своей квартиры, которую последний год делил с сестрой. Он сидел в ее комнате, на кресле подле компьютерного стола, и иногда легким толчком заставлял кресло крутиться вокруг оси. Стас думал о смерти, о проклятой, ненавистной смерти, которая окружила его повсюду. Смерть висела в новогоднем воздухе и смеялась из открытых форточек. Смерть переливалась радужными цветами на гирляндах магазинных фасадов, в автомобильных фарах смерть превращалась в радугу, сверкающую в падающей с мягких туч морошке. Смерть преследовала Стаса, и он чувствовал это.
Сначала смерть ворвалась в их жизнь голосом помощника прокурора Иркутской области. Погибли родители, сказал он в трубку официальным голосом с налетом на соболезнование. Погибли нелепо, страшно, трагично. Их самолет заходил на посадку в иркутском аэропорту и почему-то сошел с посадочной полосы, скатился за ограждение, врезался в какой-то барак и вспыхнул. Кое-кто спасся, кое-кто отделался лишь испугом, но не родители Стаса. Они погибли, как говорил помощник прокурора, почти мгновенно. Почти… Значит, им хватило осознать приближение скорой погибели, хватило почувствовать обжигающий жар дыхания смерти. Спустя чуть больше года смерть вновь дала о себе знать. На этот раз — голосом районного следователя.
…признан невменяемым и направляется на принудительное лечение согласно закона…
Стас положил руку на стол, нечаянно задев компьютерную мышь. Тут же замерцал дремавший монитор, и в его свете лицо Стаса, отраженное зеркалом напротив стола, казалось таким же серым, как зимние тучи, зависшие над разукрашенным городом.
Страшное решение усугубилось в душе Стаса. Решение, что отныне он сам будет законом. Потому первым делом он, когда вернулся домой, проверил, на месте ли отцовский пистолет. Оружие было на месте.
ДЕНЬ ПЯТЫЙ. ШТОРМ
Телефонная трель заставила Игоря оторваться от обеда. Мысленно чертыхнувшись, он прошел в комнату и поднял трубку.
— Слушаю.
— Здорово, Игорёк!
Это был Саня, приятель и напарник во многих делах.
— Привет.
— Давно пришёл?
— Только что. Кушать сел, а ты, как всегда, знаешь, когда звонить.
Из трубки раздался короткий смешок.
— Ты тоже.
— Что звонишь-то?
— Как что? А Антон?