Сиятельный

Корнев Павел Николаевич

Исаак Левинсон грузно опустился за стол, выпил воды и тяжко вздохнул:

– Час от часу не легче.

– Да, известие не из приятных, – кивнул я, уселся в кресло и закинул ногу на ногу, а когда к иудею начало возвращаться спокойствие, выдал следующую порцию плохих новостей: – Мои коллеги полагают, что это не было попыткой ограбления!

Исаак Левинсон нервно встрепенулся и спросил:

– А как полагаете вы, Леопольд?

– Ограблением здесь и не пахнет, – безапелляционно заявил я, не став делиться предположением о стремлении злоумышленников

уничтожить некие документы. Вместо этого спросил: – Господин Левинсон, не знаете, кто может желать вам смерти?

Версия была шита белыми нитками, но чем выше забирается по социальной лестнице человек, тем более значимой полагает собственную персону в системе мироздания. К тому же покажите мне иудея, который упустит возможность объявить себя жертвой погрома?

– Это невозможно, – решительно отрезал Исаак Левинсон, но я-то видел, что семена сомнений попали на благодатную почву, и потому ничего добавлять не стал.

С минуту в кабинете царило молчание, затем банкир добавил:

– Так у нас дела не делаются! – и сразу засыпал меня вопросами: – Как продвигается следствие? Уже есть подвижки? Какие версии рассматривает полиция?

Сожаление о впустую потраченных пятистах франках если и не покинуло его полностью, то отступило на задний план, оттесненное новой, куда более значимой проблемой. Иной раз просто ненавижу свой талант…

– Полиция топчется на месте, – без обиняков заявил я. – Они даже не нашли место, где преступники покинули броневик.

– А вы? Вы нашли его?

– Нашел, – подтвердил я. – И прямо сейчас еду в Ньютон-Маркт ставить в известность руководство.

– Сделайте это, – благосклонно кивнул Исаак Левинсон.

– А как продвигается выкуп долгов? – спросил я тогда.

– Предложил пять сантимов с франка, но никто не согласен меньше чем на тридцать, – улыбнулся иудей, вновь почувствовав себя в родной стихии. – Не беспокойтесь, это еще граф Косице не сделал заявления о вашей безвременной кончине в возрасте пяти лет. Помяните мое слово – десять сантимов скоро покажутся им щедрым предложением.

– Положусь в этом вопросе на вас.

– Но есть одна тонкость, – неожиданно подался вперед банкир. – Я веду ваши финансы, но не контролирую процесс вступления в наследство. Это может привести к ненужным осложнениям.

Я вспомнил стоимость костюма риелтора, к которому меня направил собственный поверенный, и с чистой совестью предложил:

– Подготовьте документы, в следующую нашу встречу я все подпишу.

– Вот и замечательно, – расслабился банкир. – Продолжайте расследование и держите меня в курсе дела. А теперь прошу меня извинить, надо сделать несколько деловых звонков.

– В столь поздний час? – удивился я, бросив взгляд на настенные часы.

На тех было без десяти семь.

– Трансатлантический кабель – это просто чудо, – рассмеялся иудей. – В Нью-Йорке сейчас самый разгар рабочего дня.

– Тогда не смею вас больше задерживать, – поднялся я из кресла и направился на выход.

Неразговорчивый слуга проводил меня до входной двери, и я отправился

в Ньютон-Маркт.

4

Деньги – это зло? Или же все зло из-за денег?

Вопрос спорный. Но знаю одно: не будь я таким скрягой, очень многих проблем в дальнейшем удалось бы избежать. Или, по крайней мере, отсрочить их на неопределенное время. А так, написав рапорт на имя главы сыскной полиции, я поскупился нанять извозчика и отправился домой на паровике, чтобы потом неспешно двинуться вверх по вившейся по склонам Кальварии дороге; с этого все и началось.

Но если начистоту, мне всегда нравилось подниматься на холм именно пешком. Идти по извилистой тропе и смотреть на город; ощущать, как с каждым шагом свежеет воздух и проявляются задавленные городской гарью запахи – ароматы влажной листвы, подстриженной травы, весенних цветов.

Всякий раз создавалось впечатление, будто поднимаюсь из царства мертвых, покидаю не зловонное облако смога, но подземное царство Аида. И понемногу отступали давившие на спину тяжким грузом печали и заботы.

Я словно возвращался в детство.

Только не в этот раз.

Китаец ждал у моста.

Подручный господина Чана подпирал плечом вкопанный в землю столб и демонстративно чистил ногти недоброго вида кинжалом. В своей обтрепанной кепке и великоватом пиджаке он казался сбежавшим с поля пугалом; не знаю, как птиц, а меня его вид напугал едва ли не до икоты.

– Господин Орсо! – улыбнулся костолом безмятежно и радостно, словно невинный ребенок. – Господин Чан недоволен вами!

– Чем на этот раз? – уточнил я и остановился, не доходя до собеседника несколько шагов. Приближаться вплотную к человеку с кинжалом не самая удачная идея, если только вы не оборотень или суккуб.

Ну как тут не вспомнить об Елизавете-Марии? Но она далеко…

Китаец усмехнулся и начал перечислять:

– Долг не погашен в срок. Иудей скупает долги за бесценок. Родной дядя отказался признавать родственником. Потерял работу. Не сможешь вернуть долг.

Я не стал спорить – глупо спорить с проводником чужой воли – и только спросил:

– И что из этого следует?

Костолом рассмеялся и отлип от столба.

– Твой долг не велик по меркам господина Чана, но если дать спуск одному, что остановит других?

– Чего хочет господин Чан? – нахмурился я, левой рукой снимая темные очки.

– Твое ухо, белоглазый, – последнее слово китаец повторил, не скрывая издевки.

Возможность безнаказанно покалечить сиятельного приводила его в восторг.

– Очень неосмотрительно.

– Никто не обманывает господина Чана.

– Никто и не обманывал господина Чана. Он получит свои деньги до последнего сантима.

Китаец кивнул.

– Получит. Но сначала он получит твое ухо.

– Поступить так с полицейским не очень умно, – веско произнес я, глядя на собеседника сверху вниз. Костолом не дотягивал до моего роста две головы, но при этом был быстрым и юрким, словно хорек.