Скала альбатросов
Шрифт:
— Что мне его жизнь? — процедила она. — Если Господу будет угодно, чтобы он остался жив, кто-нибудь спасет его.
Управляющий шагнул было к двуколке, но задрожал от ужаса, бросился к маркизе и с мольбой рухнул перед ней на колени:
— Синьора маркиза, заклинаю вас! Я же не умею укрощать лошадей! А этот конь совсем необъезженный, он убьет меня!
Всё так же с презрением глядя на него, маркиза не шелохнулась. Пастухи подвели к управляющему двуколку, в которую впрягли белого жеребца. Увидев коляску совсем рядом, тот опять с мольбой посмотрел на маркизу. Но она спокойно и твердо приказала:
— Садись!
Смирившись с судьбой, управляющий уронил шапку, забрался в двуколку
— В чем дело? — поинтересовалась маркиза, не отрывая взгляда от управляющего в коляске, которую жеребец галопом помчал по загону.
— Прошу вас, синьора маркиза, заберите себе этих жеребцов, только оставьте в покое несчастного! — умоляла Миранда.
— Он сам этого хотел. А теперь платит сполна, этот вор.
Жеребец, запряженный в оглобли, почувствовав непривычный груз, запрокинул голову и оскалился, с громким ржанием взвился на дыбы и понесся еще быстрее. Управляющий отчаянно заорал. Затем жеребец вдруг резко развернулся, и легкая двуколка налетела прямо на столб ограждения. Раздался громкий треск вместе с безумным воплем управляющего. Миранда отняла руки от лица и закричала:
— Остановите его! Остановите! Ради бога, синьора, остановите! Он же погибнет!
Маркиза невозмутимо наблюдала за происходящим. Только глаза ее пылали, точно два факела, когда земля дрожала под копытами жеребцов. Другие лошади, находившиеся вне загона, заволновались, стали нервно бить копытами, кружить на месте. Только ее конь не шелохнулся, потому что она ласково, неторопливо поглаживала его по шее, опустив вуаль, чтобы защитить лицо от пыли, которая тучами клубилась вокруг.
Снова раздался крик ужаса — двуколка опять наклонилась набок, и управляющий упал на землю. Оглобли треснули, и коляска, высоко подскочив, рухнула в центре загона. Жеребец, ускорив бег, волочил теперь только человека, запутавшегося в вожжах. Управляющий жутко орал. Маркиза продолжала смотреть, а все присутствующие отвернулись от ужасной сцены. Миранда тихо плакала, кутаясь в черную шаль. Но тут внимание маркизы привлек цокот копыт подъезжавшей лошади. Маркиза обернулась и увидела, что, соскочив с коня, к ней спешит падре Арнальдо.
— Маркиза, что тут происходит?
Она бесстрастно посмотрела на него, не отвечая. Священник обратился к пастухам, что стояли возле забора и любовались спектаклем.
— А вы что смотрите? — вскричал он. — Или вы не христиане? Помогите этому несчастному!
Пастухи молча взглянули на маркизу, на священника, но не двинулись с места. Повелительно устремив на них указательный палец, священник твердо и властно заявил:
— Я приказываю вам! Помогите этому человеку!
Пастухи, немного смутившись, нехотя поднялись в седла и направились в загон, ворота которого кто-то поспешил открыть. С пылающими от гнева глазами маркиза проехала вперед, когда пастухи попытались остановить несшегося галопом жеребца, волочившего в туче пыли тело управляющего. Наконец им удалось схватить вожжи. Лошадь поднялась на дыбы, словно хотела сразить копытами небо, задрожала, гневно заржала и наконец остановилась. Подбежали другие пастухи и стали высвобождать управляющего из вожжей. Подняли его и вынесли из загона. Священник бросился к нему.
— Боже милостивый, в каком он состоянии! — падре потрогал его окровавленный лоб, пощупал пульс. — Он без сознания. Нужно немедленно что-то предпринять.
Маркиза подъехала ближе:
— Не беспокойтесь, падре, он останется жив, ничего с ним не сделается.
Падре Арнальдо не
— Сейчас же отвезите его к врачу, в Роди-Гарганико, — приказал он пастухам. — Быстрее, быстрее!
— Можете взять мою коляску, — снизошла маркиза.
Пастухи повиновались. Уложили управляющего и пустили лошадь галопом. Падре сел на своего коня и поравнялся с маркизой.
Не глядя друг на друга, они направились по дороге, ведущей к вилле Россоманни. Какое-то время священник молчал. Он был потрясен. До чего же еще может дойти эта женщина? У него в ушах так и стояли жуткие вопли управляющего и дикое ржание жеребца. И падре еще более, чем когда-либо, захотелось как можно скорее покинуть острова и не встречаться больше с этой женщиной.
Бежать с Тремити! Теперь для него все тут сделалось неузнаваемым и злобным. Люди, местность. Но больше всего его возмущало лицемерие молодых пастухов. Они хвалили падре: он сумел воспротивиться воле маркизы и спасти управляющего. Но сами даже не собирались ничего делать, а стояли и с интересом наблюдали за чудовищной сценой. На их лицах он видел такое же кровожадное выражение, такую же отчужденность, как и у палача во время казни. Господи, и почему твои возлюбленные чада доходят до подобного бессердечия, подумал священник, возводя очи горе.
Маркиза первая нарушила молчание:
— Презираете меня?
— Я огорчен лицемерием ваших пастухов, а также напуган тем, сколь легко вы способны так глумиться над человеком.
— Считаете меня преступницей, кровопийцей, не так ли? Но вы же не знаете, почему я так поступила. Мой управляющий продал лучшего моего коня, использовал его как племенного жеребца, а мне доложил, что тот охромел и его пришлось пристрелить. Но я вскрыла обман спустя три года, узнав, что ему подарили двух жеребцов. Они — точная копия моего коня. Мало того, я уже давно обнаружила, что он ворует почем зря, но пока еще не приняла никаких мер. Я должна была его проучить, прежде чем выгнать из моих владений. Вы считаете, — продолжала она, видя, что на священника ее объяснение не произвело впечатления, — будто я жестокая женщина. А я всего-навсего женщина, вынужденная защищаться от безмерно жестокого мира, в котором царит произвол мужчин. Очень трудно заставить всех вокруг относиться ко мне всерьез. Мне необходимо поступать именно так, чтобы заставить бояться меня. И вопреки моему характеру я должна быть жестокой.
— Ну, разумеется, — усмехнулся священник, — все вокруг, вспоминая вас расхваливают ваше великодушие, вашу доброту, вашу милость.
— Не иронизируйте! — возмутилась маркиза.
— А вы поменьше убеждайте меня, будто у вас мягкий характер, после того как потребовали расплатиться кровью.
— Вполне естественно, потому что со мной обошлись поистине нагло. И оскорбили. Подобные поступки я не прощаю. И прибегаю к мести.
— Мне хорошо известны и местные обычаи, и нравы вашей родины — Испании. Достаточно хорошо, чтобы понимать — месть приносит больше страданий, нежели облегчения, не только жертве, но и палачу. Такая прекрасная, умная женщина, как ваша милость, могла бы найти другие способы утвердить свою власть.
— Может, вовсе и не власти я жажду.
Падре Арнальдо промолчал. Он не хотел развивать тему. Они столько раз уже говорили об этом, но так ни к чему и не приходили. Она тоже заговорила о другом:
— Какие же добрые ветры занесли вас сюда, на озеро Варано, к такой жестокой женщине, как я?
— Я приехал, чтобы продолжить наш прерванный разговор, — очень серьезно ответил священник.
— Что же такое случилось, что заставило вас решиться на это?
— У вас достаточно осведомителей на Тремити, и вы не можете не знать о случившемся, — сухо ответил он.