Скала альбатросов
Шрифт:
Но прошло восемь дней, и едва проснувшись, она тотчас напомнила Сальваторе, что время прошло.
— День еще только начался, давайте подождем до вечера, — сказал Сальваторе, расстегивая рубашку и направляясь к умывальнику. В душе он умолял Господа совершить чудо.
И тут в комнату вошла сияющая Марта.
— Посмотри, Арианна, — весело проговорила она, показывая большой пакет, — что тебе прислали. Это от падре Арнальдо.
— Но… когда он вернется?
— Внизу у причала появился какой-то моряк, — продолжала Марта, — передал мне этот пакет и сообщил, что падре Арнальдо вернется через
Арианна увидела шелестящий шелк и роскошную парчу, и речь о нарядах изменила ее настроение, она заулыбалась и оживилась. В восторге она обняла Марту, расцеловала, и они стали оживленно обсуждать фасоны платьев, которые предстоит сшить. Сальваторе радовался, что Арианна наконец-то улыбается.
Марта принялась снимать мерки, приговаривая:
— Посмотрим, посмотрим… Талия сделалась тоньше. Около пятидесяти сантиметров. А затянешь корсажем, будет всего сорок пять. У тебя самая тонкая талия на свете, с кем угодно готова поспорить. Вот увидишь, какой станешь красавицей! Я сделаю из тебя светскую даму, — пообещала она.
Теперь Арианна и Сальваторе целыми днями занимались немецким языком. А Марта по ночам кроила и сметывала платья для Арианны, потом дошивала их дома, беспокоясь, чтобы ее работу не увидели любопытные соседки.
ИНТЕРМЕЦЦО
После рассказа Виргилии о подземельях аббатства мне приснился очень путаный сон, в котором было перемешано все: моя дочь, Стефано и бесконечное блуждание по каким-то темным коридорам и многое другое — полный сумбур.
Проснулась я в тревоге.
Позавтракав, решила прогуляться к Бриллиантовому мысу. С высоты утеса хорошо видны были острова Кретаччо и Сан-Никола. И тут я сообразила, что подземелье, где скрывалась Арианна, находится, наверное, примерно там, где мне пришло в голову остановиться. Я достала из сумочки карту острова и провела прямую линию, соединив бухту Тонда с Кретаччо, а Кретаччо с аббатством.
Сомнений нет. Я стояла точно над подземным ходом и отчетливо представила, где именно он пролегает. Не знаю почему, но я вдруг почувствовала, как у меня изменилось настроение — сделалось приподнятым, едва ли не радостным. И мне захотелось посмотреть, сохранился ли тот выход из подземелья в ров у наружной стены аббатства, куда выбрался Сальваторе.
Ребяческое желание, я понимала, но не могла удержаться. Я вернулась в гостиницу и попросила Стефано проводить меня в аббатство. Через час мы уже подошли к этому рву. Слева оказался крутой обрыв, я спустилась и обнаружила, что огромный оползень завалил большую часть рва. Я безумно огорчилась. Может, именно тут выбрался на поверхность Сальваторе, и мне теперь уже никогда не увидеть это место.
Я внимательно осмотрела ров возле стены. Он весь зарос сорной травой, лишь кое-где виднелись руины старинных конструкций. Передо мной возвышалась стена аббатства, а справа — Анжуйская башня. Я поняла, что ничего не найду.
Волнение понемногу улеглось, на какой-то момент
Чем внимательнее я всматривалась в обстановку, тем сильнее становилось ощущение, будто на самом деле я когда-то уже бывала здесь. И все, что там происходило, действительно происходило со мной, а не виделось в воображении. Я, несомненно, вспоминала нечто совершенно реальное. Меня охватил страх, и я открыла глаза. Видение исчезло. И мне не захотелось его возвращать.
Я направилась в гостиницу. В мое отсутствие мне несколько раз звонили, всё по поводу дочери. Оставались кое-какие проблемы по работе. С ними, решила я, разберусь потом, вернувшись в Рим. Ни к чему они мне сейчас.
Мне захотелось немного отойти от всего, отдохнуть. У меня в комнате на столе лежало несколько номеров «Тайм мэгэзин». Взяв наугад одну из газет, я прилегла на кровать и принялась рассеянно просматривать ее. Случайно попалась на глаза фотография Рут Беренсон, получившей Пулитцеровскую премию. Этот снимок разбередил рану.
Я убеждена, что пишу ничуть не хуже нее, но не только Пулице-ровскую премию — вообще никаких поощрений никогда не получала. В нашей профессии нередко бывает, что публика постепенно привыкает к какому-то автору и считает его едва ли не своей собственностью. Даже «Оскара» в кино гораздо легче получить какому-нибудь совсем молодому, начинающему актеру, нежели более талантливому, но уже известному. Словно его время уже прошло.
Так случилось и со мной. Я чувствовала себя обделенной. Вечером, продолжая размышлять обо всем этом, я поднялась к церкви и пересекла первый дворик. Виргилии там не оказалось. Я взглянула на часы и поняла, что пришла немного раньше.
Решив прогуляться, я вышла из Рыцарской башни и увидела на крепостной стене Виргилию. На плечи накинута желтая шаль. Она жестом позвала меня, и я молча направилась к некрополю, хотя нам предстояло спуститься во дворик. Очевидно, Виргилия вдруг почему-то передумала. Я последовала за ней.
Неожиданно она сказала:
— Ты слишком занята мыслями о себе. Слишком озабочена собственной персоной! Постоянно ищешь всё новые поводы для волнений. И в центре забот всегда стоишь ты, Серена Видали.
Я хотела было ответить, что она ошибается. Если уж на то пошло, то больше всего я тревожусь о других. О своей дочери, например. О ее жизни я волновалась, ее смерти страшилась. Этими заботами полна моя голова, а не мыслями о себе.
— Жизнь у нас только одна. Но она непрерывно переходит от одного существа к другому. Кто не желает понять этот универсальный закон, тот обычно ставит себя в центр мироздания, хочет распоряжаться всем и вся и безумствует, если это не удается.