Скалаки

Ирасек Алоис

— Это прошение я знаю,—сказал Митиска из Липого.—Написали его по просьбе крестьян нашей деревни, Матены и Гаека.

— А они его подали?— спросил Рыхетский.

— Конечно, но им не повезло, Матена до сих пор сидит. Видно, он наговорил что-то в канцелярии, а тут еще…

— Слышите, соседи, как обернулось дело! Ну что ж, просите, вымаливайте, пишите челобитные вроде этой, а добьетесь ли чего? —говорил Рыхетский.

Иржик с прошением в руке молча стоял у двери, потупив глаза. Все, кроме Уждяна, забыли про него.

— Вы все еще хотите идти в замок? Что до меня, я и шагу туда не сделаю. Я уверен,

что пользы от этого не будет.

Сторонников Рыхетского становилось все больше; те, кто колебался, тоже примкнули к большинству, и в конце концов Ржегаку пришлось только рукой махнуть и сердито проворчать:

— Видно, придется и мне согласиться.

— А кто пойдет в Вену?

— Рыхетский! —закричали все.

— Я пойду, соседи, но не один, нужно еще хотя бы двух человек.

— Салакварду, он дело знает.

Балтазар только молча кивнул головой. Присутствующие начали обсуждать, кто пойдет третьим. Иржик, стоявший все это время с опущенной головой, бросил пугливый взгляд на собравшихся. Наконец, решили, что третьим пойдет Бартонь из Слатины. Ржегак не принимал участия в избрании депутатов.

— Соседи, мы должны изложить все императору в письменном виде,—сказал Рыхетский,—нужно составить прошение. Кто его напишет?

— Ты! Ты! Вы! —раздавались голоса.

— Императору! —воскликнул вдруг Иржик Скалак.—Но я уже давно не был дома. Передайте ему, пожалуйста, от меня поклон и скажите, что я чувствую себя хорошо. Я куплю Гра-дец и пошлю ему гостинец —вот! Ха-ха-ха! —И он вытащил из кармана какой-то черный ломоть. Это был так называемый хлеб, испеченный из опилок, коры и отрубей.

— Вот наше прошение! —воскликнул старый драгун, схватив хлеб и подняв его над головой.—Вот что мы подадим императору, пусть он сам убедится.

Гул одобрений покрыл его слова. Все охотно согласились подать этот хлеб вместо челобитной. Собравшиеся повернулись к Иржику, на которого пристально смотрел Рыхет-/ ский.

На губах молодого Скалака мелькнула еле заметная улыбка, он быстро и монотонно заговорил:

— Князь хочет Марию, но я еще должен Градец купить, и Прагу, и Вену, потом я переложу печь и брошу в нее княжьего дружка-камердинера, и пусть он поет свадебную.—И Иржик тихо запел:

Где ты, голубка, летала, летала, Где ты под дождик попала, попала!

Все умолкли. Балтазар хотел было покрутить ус, который давно сбрил, но только вздохнул.

В большой комнате раздался плач. У печки на лавке сидела Лидушка, уткнув лицо в ладони. Иржик вздрогнул.

— Иржик, пойдешь со мной? —спросил Уждян.

— Проповедь-то кончилась. Вы что ж, не видите? —вдруг выкрикнул Скалак и указал пальцем на улицу.—Ха-ха. Падайте ниц, глупцы! Чего стоите? Вот он, вот он! —И, схватив цимбалы, Иржик выбежал из дома, не слыша голоса звавшей его Лидушки.

На дороге показалась карета, запряженная двумя вороными. В ней сидел бывший камердинер, а ныне эконом Плговско-го поместья со своею супругой, за ним верхом на коне ехал писарь. Крестьяне видели, как Иржик выбежал на дорогу, ударил по струнам, запел что-то и скрылся, помчавшись вслед за каретой.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

КРЕСТЬЯНСКИЙ «ОТЧЕ НАШ»

Предложение Рыхетского было принято. Через несколько дней депутация должна была отправиться в Вену к императрице с просьбой оказать немедленную

помощь голодающим и уменьшить барщину.

Порешив на этом, крестьяне подбежали к окнам и стали смотреть вслед убегавшему Иржику. Когда он исчез из виду, все перешли в большую комнату, говоря о несчастном парне, жалея его и всю семью Скалаков, обиженную судьбой. Многие удивлялись внезапному появлению Иржика, о котором со времени казни Микулаша Скалака не было ни слуху ни духу.

— Он был на могиле отца.

— А может, бродил по лесам.

К вечеру крестьяне разошлись. Балтазар уходил последним. Он с жалостью смотрел на Лидушку,— глаза ее покраснели от слез, она молча собиралась в дорогу. Старому драгуну, хотя и мало искушенному в сердечных делах, все стало ясно. «Так вот почему она была такой задумчивой! —подумал он.—Бедняжка! Я привел ее сюда, чтобы развлечь, и вот тебе на!.. Она ведь его любит, а он свихнулся». Морщинистое лицо Уждяна омрачилось.

Рыхетский позвал его в каморку.

— Кум Уждян, что вы думаете о Скалаке? —тихо спросил он.

Балтазар печально посмотрел на него.

— Что же я могу думать? Бедняга он…

— А вы думаете, что он на самом деле сумасшедший?

— А вы?..

— Подождите, вот вернемся из Вены, тогда, может, и больше вам скажу, а пока молчите. Через три дня приходите снова ко мне.—И мужественный староста пожал сильную руку старого драгуна.

Уждян и Лидушка молча возвращались домой. Наступили тихие весенние сумерки, по лощинам тянулась белая мгла. В небесной вышине зажглась одинокая ясная звездочка. Лидушка неожиданно остановилась, глядя на лес, черневший у подножья склона. На опушке леса она увидела темную фигуру, и сердце ее забилось: «Это он!»

Из леса повеял ветерок и разнес по тихим холмам звуки цимбал, мужской голос пел:

О боже, бесконечна…

Балтазар прислушался. Лидушка, горько заплакав, упала ему на грудь.

— Иржик! Иржик! — звал Уждян.

Но темная фигура исчезла в сумраке леса.

— Успокойся, голубка! —утешал драгун девушку, гладя ее по голове.—Видишь, он поет сейчас в полном разуме, со временем это пройдет.

Они пошли дальше. Лидушка перестала плакать, но часто оглядывалась на лес. Ведь Иржик пел такую знакомую и прекрасную песню, «а сам, верно, не понимает, что поет… как-никак—помешанный»,—и девушка вздрогнула.

В ту ночь она не сомкнула глаз.

Через три дня Балтазар собрался в Вену. Он завернул в узелок немного съестного и спрятал несколько монет в карман длинного камзола голубого сукна с вышитыми на нем красными цветами. На камзоле и на длинном парадном кафтане было нашито много больших медных пуговиц. Оставив Ванека за хозяина, Балтазар простился со своими. Расставаясь с Лидушкой, он утешал ее, как мог.

Мрачно стало «На скале». Лидушка совсем перестала петь. Не зная причины ее тоски, бабушка тщетно пыталась развеселить внучку, которая внимательно прислушивалась к вестям и рассказам всех нищих и бродяг. Говорили, что Иржик Ска-лак ходит от деревни к деревне, играет на цимбалах и поет странные песни, что он ругает господ и подстрекает народ против них. Однажды она услышала, что плговский эконом велел схватить его и отвести в замок. Девушка совсем загрустила. «Ведь он безумный, а они собираются пытать его за бессмысленные речи».