Скальп врага
Шрифт:
— Радуйтесь. Иначе пришлось бы вам рассказывать, — пожал плечами Дима.
«БМВ» пролетел по Октябрьскому проспекту, помчался к выезду из города. Лемехов чуть опустил стекло, включил музыку.
До Петунина ехали молча, слушали «Авторадио». Только на самом подъезде Лемехов сказал:
— Знаешь, что я думаю? Я думаю, это дело рук Манилы.
— Почему?
— Ну, сначала я решил, что это твой отец постарался. Но его… В общем, застрелили, уж извини. Остался Манила. Кто еще мог такую операцию
— Не мальки, — согласился Дима.
— А больше некому.
— Есть кому, — сказал Дима.
Лемехов внимательно посмотрел на него.
— Ты знаешь, кто это сделал?
Дима кивнул в сторону маячащих впереди добротных кирпичных особняков:
— Седой знает.
На въезде их остановила охрана. Дима подумал, что не только Кроха заботился о собственной безопасности. Вообще, типичная отличительная черта этой страны — заборы и охрана. Людям, имеющим деньги, хочется жить красиво, но чтобы красоту эту видело как можно меньше народу.
— К кому? — спросил квадратный охранник, придерживая висящий на плече охотничий карабин.
— К Перепелкину Олегу Ивановичу, — ответил беспечно Лемехов. — Тридцать шестой коттедж.
Охранник сверился с записью в специальной книге, поднял шлагбаум:
— Проезжайте.
— Кто такой Перепелкин? — спросил Дима.
— А черт его знает, — дернул плечами оперативник и охотно пояснил: — Я, как узнал, где Седой обитает, сразу позвонил в ГУВД и попросил данные на кого-нибудь из проживающих в Петунине. Ну, мне и дали этого Перепелкина. Там у нас сержант такой исполнительный сегодня дежурит — чудо просто.
Улочки поселка оказались аккуратно залиты отменным асфальтом. Фонарные столбы по обочинам — изящные, красивые, словно леденцы на палочке.
— Вот живут люди, — вздыхал Лемехов. — И как только Седого угораздило сюда забраться? Вроде законник, жить должен, согласно понятиям, скромно.
— Для тех, кого это интересует, он и живет скромно. На улице Летчика Терентьева.
Двадцать шестой дом оказался роскошным особняком, соответствующим местным стандартам. Три этажа, кирпич, черепица, широкая лужайка за домом, цветники и дорожки, выложенные мраморной плиткой.
— Некисло у нас законники живут, — оценил оперативник и выбрался из машины.
Дима последовал за ним. Они подошли к воротам, нажали кнопку звонка. Через полминуты в створке приоткрылся «глазок».
— Кого? — спросили без особой приязни.
— Нам бы с Седым потолковать, — заявил Лемехов.
— Нет здесь такого, — отрубил страж.
— Милиция, — Лемехов достал корочки, сунул под самый «глазок». — Открывай давай.
— Сейчас. Сперва постановление принеси, потом ксивой размахивать будешь, — ответили с той стороны.
— Минуту, — вышел вперед Дима. — Скажите хозяину,
«Глазок» закрылся.
— Вконец оборзели, — возмущался Лемехов. — Раньше как хорошо было. Постучал, крикнул: «Милиция!» — и заходи, пожалуйста. А теперь? Все грамотные стали, постановления им подавай…
Громыхнул, отпираясь, засов. Калитка приоткрылась, и за ней обнаружился бугай в кожаной куртке и широких спортивных штанах. Лемехов оценил его внешний вид. В такой униформе ходили рэкетиры лет десять назад.
— Браток, ты, часом, во времени не заблудился? — поинтересовался Лемехов.
Бугай не отреагировал, только указал куда-то за дом:
— Туда идите, — а сам выглянул за ворота, проверить, все ли чисто.
Дима и Лемехов послушно зашагали в указанном направлении. Они обогнули особняк и увидели… детскую площадку. Качели, горку, песочницу. Рядом с качелями стоял стул, на котором и восседал Седой. Не глядя на гостей, он размеренно качал на качелях крохотную девчушку. Та с серьезным видом, словно выполняя ответственную работу, отсчитывала такт: «Лаз — два — тли…»
— Вот это номер, — обескураженно протянул Лемехов. — Седой-то, оказывается, дед у нас.
Седой медленно повернул голову, увидел их и снова отвернулся, словно бы ему не было никакого дела до пришедших. Он остановил качели, бережно снял девчушку и поставил на ноги.
— Иди, поиграй в песочке. Дедушка сейчас придет.
Девчушка, то и дело присаживаясь на «пятую точку», заковыляла к песочнице, семеня пухлыми ножками. Седой же двинулся к гостям.
— Здорово, Седой, — поздоровался Лемехов.
— Здравствуй, — кивнул Дима.
— Виделись уж сегодня, — не обращая внимания на оперативника, ответил тот.
— Это внучка? — спросил Дима.
— Внучка, — Седой обернулся, взглянул из-под сложенной лодочкой ладони на возящуюся в песочнице девочку. — Красивая, правда? — И, не дожидаясь ответа, предложил: — Отойдем, поговорим?
Они пошли по дорожке вокруг лужайки.
— На что тебя купили, Седой? — негромко спросил Дима. — На дом?
Смотрящий усмехнулся.
— На дом? Нет, Дима, не на дом. За дом бы я не продался. — Он посмотрел в окрашенное алым небо. — Знаешь, законникам ведь не положено иметь семьи. И это правильно. Когда некем дорожить, легче умирать. Ты сам в состоянии решить, когда и как это произойдет. Семейный человек — слабый человек. Он зависим. — Старик вздохнул, помолчал, вновь переживая прошлое. — Эти люди знали обо мне все. Всю мою жизнь. Вытряхнули, вывернули, выбили пыль. Я не продался бы за дом, Дима. Я немолод и не боюсь смерти. Но у меня есть дочь и внучка. Я боюсь не за себя. Я думал, что я сильный. Они показали мне, в чем моя слабость.