Скальпель и автомат

Сверчкова Тамара Владимировна

…Привал. Кушаю хлеб с консервами, спасибо Косте шоферу, Ирине Михайловне. Со мной никто не разговаривает. Идем дальше. В деревне нас ждали машины. Все погрузились и двинулись дальше по дорогам вместе с войсками. За эти длинные версты поняла, каково женщине в походе, когда нет бытовых, самых необходимых, условий. Опять воют самолеты, бомбит, переправа через Дон уничтожена. Машины, люди, кони мечутся по дорогам, с самолетов строчит пулемет. Вся колонна остановилась у моста через овраг, а у нас вышел бензин. Ко мне подходит шофер: «Тебя комбат вызывает!» Откуда он меня помнит? Подумала и бегом:

— По вашему приказанию явилась, товарищ майор!

— Останетесь на машине Раздьяконова Аркадия Михайловича, пришлю бензин, тогда вернетесь.

Есть охранять машину! (Понятно, это один из офицеров). Это было 8 июля 1942 года. Вот и оставили одну. Сижу на кабине, смотрю, как вокруг останавливаются машины. Все войско и гражданские

уходят через мост, туда, где скрылись наши машины, где густая пыль стоит до самого солнца. Слева, за оврагом, на железной дороге копошатся люди. Оказалось, отправляют облепленный людьми последний паровоз. Через час взорвали полустанок, развороченные пути разлетелись в разные стороны. Позже взорвали небольшой железнодорожный мост, который рассыпался, как игрушечный. Вот и завод, видневшийся вдали, покрылся дымом и огнем, и только несколько взрывов донеслось. А вокруг наставили столько машин без бензина, что вылезти невозможно.

Солнце клонится к западу, но печет еще здорово. Хочется пить и есть. Вечереет. Ни одна машина не идет против потока. Может быть, забыли обо мне? Прыгая с машины на машину, ко мне приблизился лейтенант. Направляю винтовку в его сторону. «Что вы тут делаете?» — строго смотрит, пистолет направлен черным глазом в меня. «Оставлена на посту до прибытия с бензином». «Предъявите документы!» Подала удостоверение (еще ногинское), поправляя винтовку. «Где командировка и продаттестат?» «Не дали!» «Я комендант по эвакуации, снимаю вас с поста!» «А куда же мне?» «Приказываю с остатками войск отойти за Дон, из той деревни должны выйти войска 22-й танковой бригады и особый отдел. Скажете, я прислал. Идите быстро!» «А как?» «Как я, по машинам сверху». «Если хочешь, то под машинами, но это долго», — почему-то засмеялся он. «И чего смешного? — подумала я, обижаясь, — трудно же с машины на машину прыгнуть».

Поняв, что надо идти, охваченная лихорадочным страхом, винтовку держу, как костыль, прыгаю с машины на машину (а здесь машины стоят далеко друг от друга), слезаю на землю и пытаюсь обойти их, но тогда меняется направление. А вот недалеко и дорога. Обернулась — машины заволокло дымом. Дорога пыльная, хочется пить. В нос, глаза и уши заползает горячая вонючая пыль. Войска идут, едут, откатываются на восток. Часто налетают самолеты, бомбят и обстреливают. На короткое время дорога пустеет, люди в кюветах, в поле под кустами. Убитые остаются лежать, живые встают, выходят на дорогу, первую помощь оказывают на ходу. Идут голодные, усталые в седой пыли, недовольные. С грохотом догнала меня запряженная пятью лошадьми пушка. «Возьмите!» «Садись на балку! Притомилась?» Дали сухарь. В котелке на донышке вода и кусочек сливочного масла — убит ездовой, его доля. С большим удовольствием съела все, поблагодарила и задремала. 22-ю танковую бригаду искать негде в этом потоке. Ехали долго. Уснув, свалилась на дорогу. Едва успели вытащить из-под колеса. Отъехав от дороги, все разместились отдохнуть. Прохладная короткая ночь кончилась. Розовеет восток. Из маленькой деревни бросились на грейдерную дорогу солдаты, повозки, раненые, беженцы с детьми и скотом. Из маленького леска, слева застрочил автомат, «кукушка», наводя панику и страх. В небе показался самолет-корректировщик, через несколько минут завыли самолеты и вмиг превратили землю в ад. Старшина погнал лошадей вскачь и, сшибая колеса у телег своими огромными колесами, пушкари очищали себе дорогу, чтобы скорее вывести пушку. Снарядов нет давно, нет ни патронов, ни гранат. Мне стало жалко ругающихся повозочных, их измученных лошадей. Разве так можно? Посеявший зло, зло и получит — подумала я. Им тоже хочется за Дон, в свою часть. Сказав «спасибо», пошла пешком по серой пыли. Наступила на что-то мягкое — под ногами зашевелилось и ругнуло меня: «Ухо отдавили!» Это в пыли спал солдат. Меня пугали трупы в пыли и спящие на обочинах люди, а впереди на вытянутую руку ничего не видно.

Самолеты налетают и бомбят. Свернула с дороги на тропинку, иду на восток. Тропинка то поднимается в гору, то уходит вниз, то вьется по краю оврага. Хочется пить. Винтовкой набила мозоль на спине, а от соленого пота горит. Голова кружится. Села в тень, вывернула карман, крошки от сухаря пожевала — стало легче. Смотрю — сзади появились несколько человек из-за второй возвышенности. Присмотрелась — немцы! Глаза от страха вылезли, руки дрожат, сняла винтовку, взвела курок — бах! В плечо отдача сильная получилась. Вторым решила покончить с собой. Голову на дуло, а курок, оказывается, не достать. Пробую ногой, прыгаю, прыгаю, как-то курок нажала: выстрел, а голова с дула съехала, только волосы опалило, да оглохла. Смотрю: вз-вз-вз — пули ложатся вслепую со свистом, поднимая дымки пыли под ногами. Затаилась, подождала, пока они скрылись, да по тропе, обратно к грейдеру. Солнце палит нестерпимо. Водички бы. Вот и грейдер. Впереди

зеленеют деревья, ветряная мельница на горе, деревенька маленькая, а кругом маскируются машины, орудия, танки, солдаты — все собралось вместе. Иду, тороплюсь. Страшно одной. Солдаты строятся, кто-то с ними говорит. Подхожу. «Там немцы!» «Знаем!» «А кто здесь старший?» — спрашиваю. А капитан и говорит: «А ты кто такое? Откуда взялось? Нечесаное, лохматое, неумытое? Давай документы!» Солдаты обступили, в голосе вроде смех. А рядом то ли в шутку, то ли всерьез добавляют: «Может, шпиен?» И дерг за косу. От обиды зло ощетинилась, достала документ, ногинское удостоверение. Показываю из рук. «Что тут такое?» — подошел генерал. «Все в порядке!» — отвечает капитан. «Возьмите меня с собой, работать хорошо буду, страшно одной». «Вы кушали? — спросил генерал. — Дайте что-нибудь, и взять в машину!» «Спасибо, — размазываю по лицу пыль. — Попить нету?» «Нет!» — и подают кусок хлеба, намазанный медом. Ем, пальцы облизала, пить хочу. Я на колодец. «Не ходи туда, дочка, там немец был!» «А это кто?» — осмелела я, облизывая остатки меда с пальцев. «Генерал Шамшин, крепко любит своих солдат, и они слушаются его. Мы еще покажем немчуре, только бы боеприпасов достать». Он помахал огромным кулачищем и покрутил седоватый ус. Послышалась команда, колонны машин зашевелились и двинулись вправо, а пехота в обход, влево. Засвистели пули, раздались выстрелы и автоматные очереди.

— Солдат, — дергаю за рукав седого усача, — гильза патрона застряла в винтовке!

— Отдай ее мне. Зачем она тебе нужна?

 Я испугалась за оружие:

— Нет! Отдай! Ружье мое!

Зло вырвала винтовку и «спасибо» сказать забыла за вынутую гильзу.

Иду за санитарной машиной, медленно ползущей по дороге. Подбежал раненый, за ним другой. Перевязала из санитарной сумки с машины, гружу на машину и на танки (именем генерала), лишь бы вывести за Дон. А там госпитали — вылечат, спасут.

Стон… Раздвинулись колосья, снова раздался стон, к дороге подполз пожилой солдат. Нагнулась над ним: что же это? Кишки из распоротого живота кроваво-синими кружевами примяли стебли ржи. Все сжалось во мне. Встала на колени, велела лечь на спину, заложила развороченный живот бинтом, кишки с налипшими травинками, песком и соломой собрала в рубаху и завязала. Его мутные серо-голубые глаза смотрели на меня с надеждой и вопросом. «Сейчас пригоню машину сюда, погрузим, а в госпитале промоют и уложат все на место». «Пить!..» Сказать, что пить нельзя, не могу. «Воды принесу, умою, освежишься!»

Солнце жжет безжалостно, вытираю пот со лба. Побежала к машине. Там стоят несколько раненых. Быстро перевязала. Отыскала котелок и скорее к колодцу. Вот и деревянный сруб с журавлем. Глазам не верю, ноги подкосились, котелок, громыхая, покатился в сторону. На меня смотрели мертвые глаза… В колодец немцы бросали людей, от мала до велика. Не помню, как очутилась около раненого в живот. Его запрокинутая голова и полуоткрытый рот сказали все — он умер. Потрясенная, пошла к машине. «Мы еще вернемся, мы еще отомстим за все!» Слезы застилают глаза. А впереди редкие выстрелы.

— Вон наши в рукопашной схватке! Гляди! Так их! Так! — размахивая окровавленной рукой, солдат брызгал в меня кровью, с головы капала кровь. Кисть левой руки раздроблена, на голове касательное ранение мягких тканей. Забинтовала, подсадила в машину. Хотела бежать на пригорок, смотрю, ведут пленных немцев: 4 танкиста и 2 танкетки, пушки большие, черные, блестящие. Красноармейцы плотным кольцом окружили пленных: «Бей их, гадов! Бей!» И только властное слово генерала (они нужны как «язык») все поставило на свое место. Оказывается, здесь, на грейдере, сбросили фашисты свой десант для задержки наших войск. Они наводили панику, держали с удобной позиции дорогу, расправились с мирным населением в деревне. У них приказ Гитлера, переводчик читал: физически истреблять все население, уничтожить миллионы людей низшей расы, целые расовые единицы. Нужна земля, ценности во имя сохранения чистоты германской расы. Придется развивать технику истребления населения: сжигание в печах, лагеря смерти, расстрелы, сжигание малых деревень с населением. Забор крови. Небольшую часть молодежи — в рабочий скот.

Генерал Шамшин, собрав в кулак отставшие, потерявшиеся части войск, уничтожил десант, повел наших за Дон, на формировку. Патронов, гранат, снарядов нет.

Высокие хлеба скрыли итоги боя: трупы, разбитые орудия. Санитарная машина куда-то уехала. Перевязываю раненого, укладываю на машину 22-го танкового корпуса. Попросилась на машину, потеснились. Едем мимо деревень. Старики спрашивают: «Куда такая махина войск идет?» Услышав, что за Дон, ругали ожесточенно и зло, не понимая, что перебиты офицеры в боях, нет политработников, нет бензина, снарядов, солдаты голодные, нужна формировка. Женщины, вытирая глаза, причитали: «На кого же вы нас оставляете?» Ловят кур, суют хлеб, картошку, ватрушки, несут воду, молоко.