Скальпель, пожалуйста!
Шрифт:
— А почему ты не дал соперировать кому-нибудь другому?
Я посмотрел на сына и присвистнул. Вспомнил, как мы когда-то с Иткой устраивали взаимные обсуждения всех членов нашей семьи. Как убеждали каждого говорить о себе только правду.
— Почему? — заговорил я наконец. — А потому, что никто не сделал бы этого лучше меня.
Вот так. Ни малейшей иронии. Лишь легкая, хорошо скрытая вспышка уважительного изумления. И чуть сдавленное:
— Так… почему ты тогда, собственно, колеблешься,
Я засмеялся.
— А я откуда знаю? Ладно, больше не буду. Но скажи все-таки, что побудило тебя прийти? Ведь не желание слушать мои рассказы о клинике?..
— Ну, это долго объяснять… У тебя, я вижу, много работы.
— Нет, Ондра, нет, — закрыл я журнал и потянулся. — Без перерыва все равно нельзя. Ты ужинал?
— Что-нибудь легкое я бы…
— Не продолжай! Идем на кухню и посмотрим, что у нас в холодильнике. Можешь мне в это время рассказывать.
Это вышло удачно. Ондра был явно не в своей тарелке — не знал, с чего начать. Пока он доставал приборы и накрывал на стол, не надо было по крайней мере смотреть друг другу в глаза.
— Не знаю, что делать, — вдруг произнес он. — Увяз по уши, и ни туда ни сюда… Словно ехал на лодке и подземной рекой попал в пещеру. Внутри красиво — но становится жутко, потому что не знаешь, как выбраться.
Я поставил на стол бутылку пива и два стакана.
— Ты, я смотрю, поэтом заделался, мальчик!
Он сел и попытался улыбнуться, но получилось лишь слабое, кривенькое подобие улыбки. Примерно такое, с каким накануне смотрела на меня Итка, сокрушаясь, что Ондра несчастлив. Мне стало его жаль.
— Если речь идет о той молодой даме, то мне об этом кое-что уже известно.
Он зарумянился.
— Я так и думал. Мама со мной разговаривает, как с очарованным принцем, попавшим в гнездо сирен. Наверно, вас информировала та учительница, которая ездит к Вискочилу?
Я был слегка задет.
— Сплетни меня отнюдь не занимают, как ты знаешь, — бросил я. — Если не нравится, снимем с повестки эту тему.
— Ну, папа, — испугался он, что меня обидел, — просто я хотел сказать, что все кому не лень болтают…
— А, это безусловно. Тут уж приходится смириться, если, так сказать, предоставляешь повод…
Черт! — мысленно одернул я себя. — Он с тобой откровенно, а ты берешь менторский тон. Так ведь и отпугнуть недолго.
Нет, я его не отпугнул. Должно быть, у него давно уж наболело, а поделиться было не с кем.
— Знаю, — вяло согласился он, следя отсутствующим взглядом, как я накладываю ему в тарелку ломти ветчины и сыра.
Потом заметил это:
— Куда ты, папа, разве я столько съем!
Я добродушно ухмыльнулся:
— Страдания молодого Вертера! Не ешь, не спишь, увядаешь, как лилия.
— Раз ты обо мне все знаешь,
— И это той даме не нравится.
— Говорит, она его иногда боится.
— Ей бы радоваться, что он в такой форме.
— Понимаешь, эта операция совершенно выбила ее из колеи. Он для нее был всем. А потом в ней что-то надломилось. У вас ей сказали, что опухоль совсем убрать не удалось и она, видимо, будет расти дальше. Что через год-другой его состояние ухудшится…
— Между тем он продолжает жить и даже процветает — это нарушило ее расчеты, — не мог я удержаться от иронии.
Ондра нахмурился:
— Ты к ней несправедлив. Она его любит. Во всяком случае, любила…
— Пока не появился ты.
Я знал, что говорю ему колкости, но я был искренен.
Он проглотил это.
— Да, пока не появился я. Нельзя поставить это ей в вину. Мы были едва знакомы. Но ты не представляешь себе, до чего она была сокрушена, когда узнала, что с ним! Поэтому-то я и обещал оказать ей протекцию у тебя в клинике. А когда потом муж ее там остался…
— Ты, говоря короче, принял на себя роль благородного рыцаря.
— Папа, не надо все время над этим смеяться…
— Вовсе я не смеюсь. Остался у нас в клинике. И что же дальше?
Ондра сидел, прикусив губу. Потом опять заговорил:
— Она была тут совершенно одна. А у меня как раз были кое-какие дела в Праге, по работе. Мне ее было жалко. Я старался ее убедить, что все кончится хорошо. Не думай, что я воспользовался ее положением. И, собственно, единственное, что мы делали, — это прогуливались каждый вечер по набережной…
— Надеюсь, ее это немного успокоило?
Он не заметил, что я его высмеиваю.
— Не успокоило. Она была совершенно убита. Все повторяла, что, если он не переживет эту операцию, она что-нибудь с собой сделает. Не хотела уезжать домой, пока все не разрешится.
Комментариев уже не требовалось. Это была банальная завязка романа.
— После операции ей сказали, что его должны облучать. Она забрала себе в голову, что опухоль злокачественная.
— Видишь, а он взял да и выкарабкался!
— Она стала ездить к нему в Прагу, потому что облучение продолжалось долго. Возвращалась страшно подавленная. Говорила мне, что это уже не он — совсем другой человек…