Скандал на Белгрейв-сквер
Шрифт:
— Нет, конечно, не из-за этого. Тут что-то другое. Я точно не знаю, но ходят всякие слухи. Это все, что я знаю. Но скажу тебе: если так проголосовали в Уайт-клубе, то теперь проголосуют и во всех других приличных местах.
— Ты так считаешь? Но в чем он провинился?
— Это уже не имеет значения для бедняги. Можно уже не расспрашивать почему, а делать то, что делают другие. Неплохой был парень, всегда приветлив, к тому же не жаден…
— Может, это из-за девицы Хиллард, как ты считаешь?
— Не будь ослом. Кому дело до того, что ты встречаешься с девицей с подмоченной репутацией?
— Перестань. Почему этого не знает принц Уэльский?
— Что? А, ты о миссис Лангтри… Ну, то, что делают Мальборо, не можешь делать ты. Нечего брать с них пример. Тебе это все равно не сойдет с рук. Все, что я слышал, так это то, что Фитцгерберт пофлиртовал немного с этой девицей. Не вижу в этом большого греха. Нет, тут что-то другое, но что — ума не приложу.
Джек не знал, что это дело рук Энстиса, но подозрения пугали его. Он вспомнил гнев в его глазах, жесткую складку сжатых губ. Приятное умное лицо лорда внезапно перестало выражать что-либо, кроме жестокости.
До Джека потом доходили и другие слухи; он замечал, как менялись лица, когда произносилось имя Фитцгерберта.
— Странное отношение к тому, кого все так хорошо знают, — сказал он Эмили и Шарлотте, когда однажды в полдень они сидели в саду у последней — супруги Рэдли зашли ненадолго, чтобы рассказать о некоторых изменениях в своих планах. Джек усмехнулся с несвойственным ему сарказмом. — Мне кажется, что всю эту публику по ее реакции на данную ситуацию можно разделить на две категории: на тех, кем я восхищаюсь, и на тех, за кого мне стыдно. Крайне огорчительно вдруг убедиться, как много людей готовы осуждать ближнего, даже не зная, в чем он провинился; более того, виновен ли он вообще!
— Ты не должен удивляться этому, дорогой, — с печальной гримаской сказала Эмили. — На общество мгновенно действуют две силы: личное влияние и мода. Человек, пользующийся влиянием, проголосовал против Фитца черными шарами, и Фитц более не в моде. Каждый, или почти каждый, изо всех сил карабкается вверх, чтобы стать хоть чуточку да повыше. А поскольку никто не знает, куда карабкается, то он, естественно, следует за влиятельными и авторитетными людьми.
Шарлотта бросила на сестру взгляд, чтобы убедиться, действительно ли та произнесла это с горечью, но увидела лукавые смешинки в глазах Эмили и поняла, что это просто разумная оценка действительности, без всякой попытки жаловаться на обстоятельства.
— Что вы намерены делать? — спросила Шарлотта, глядя на Джека.
— Скажу лорду Энстису, что буду добиваться избрания, но не собираюсь вступать в общество, куда он меня приглашал, — неожиданно серьезно произнес Джек.
Пристально взглянув на него, Шарлотта поняла, что он как никогда серьезен и даже напуган. Она догадалась: Джек уверен, что за всем тем, что случилось с Фитцем, стоит Энстис. Они все знали, что его огромная власть и авторитет держатся отнюдь не на деньгах, актах благотворительности, щедрых советах и покровительстве, а на его огромном влиянии, могущем как вознести человека, так и сломать его, если Энстису это заблагорассудится. Он был другом, без которого трудно обойтись, и врагом, которого следовало опасаться.
— Ему это
— Я знаю, — согласился Джек. — Та ли это организация, о которой говорил Томас, или нет, но на всякий случай я предпочел держаться от всех подальше.
— Ты по-прежнему будешь баллотироваться?
— Конечно. Но в качестве независимого кандидата, если такова плата за непослушание. — Рэдли невесело улыбнулся. Возможно, он уже понял, что именно такую цену ему придется заплатить, ибо без протекции Энстиса и ему подобных у него будет не больше шансов, чем у Герберта.
Шарлотта с сожалением подумала, как много полезного он мог бы сделать, — и все же она гордилась тем, что Джек принял такое нелегкое решение. Взглянув на Эмили, она увидела гордость в ее взгляде и искреннюю радость, которая дороже тщеславия.
— Я рада, — тихо сказала Шарлотта. — Трудно угодить всем, но главное знать, чье одобрение нам всего дороже.
Глава 11
Питт находился в кабинете Мики Драммонда. Был жаркий полдень. Томас наконец пришел к выводу, что наступил тот момент, когда он больше не имеет права откладывать разговор с Драммондом о Байэме. Он тонет в трясине фактов и гипотез, и лишь немногие из них чего-то стоят. Он даже толком не знает, как был убит Уимс, не говоря уже о том, кто убил его. Кто-то навестил его в тот вечер, нашел аркебузу, порох, отыс-кал или принес с собой золотые монеты, зарядил ими ружье и выстрелил.
Но почему Уимс спокойно дал ему проделать все это у себя на глазах? Из сведений о нем у Питта создалось впечатление, что ростовщик был осторожным человеком и хорошо знал, какими опасными могут быть его клиенты, доведенные до отчаяния.
Драммонд, как обычно, стоял у окна. Питт, сунув руки в карманы, занятый своими мыслями, прислонился к краю стола.
Профессия шантажиста должна была заставить ростовщика стать еще более осторожным. Прочные засовы на единственной двери, ведущей в его контору, свидетельствовали о том, что он принял дополнительные меры. Мог ли он позволить кому-то навестить его в столь поздний час и почему сделал это?
Если получить ответы на эти вопросы, удалось бы хоть немного продвинуться вперед в поисках убийцы.
Почему тот пошел на убийство? Сильно задолжал? Эта причина казалась Питту все менее вероятной. Шантаж? Если это так, тогда под подозрением Байэм, Карсуэлл, Урбан и Латимер. Но у Урбана, пожалуй, нет мотивов. Или это он, Питт, так считает, потому что этот парень ему нравится? Томас никому еще не доложил о раме, найденной в мюзик-холле в Степни.
Шарлотта убеждена, что Карсуэлл не мог убить Уимса, и Питт с ней согласен. Так что ж тогда — Латимер? Или все же Байэм, в конце концов?