Скандал на Белгрейв-сквер
Шрифт:
Байэм горько усмехнулся, но, похоже, решил довольствоваться этим ядовитым замечанием как ответом.
— В таком случае вам следует встретиться с дворецким лорда Энстиса, — сказал он как-то вяло, словно от охватившей его безмерной усталости. — Надеюсь, адрес вам известен?
— У меня нет адреса загородного дома лорда, где, должно быть, находится дворецкий.
— Нет, только не в это время года. Часть прислуги остается в поместье — экономки, возможно, горничные, — а дворецкий и личный лакей всегда находятся с их светлостью. Дворецкого вы найдете в Лондоне.
— Спасибо. Я позвоню
— Молю Бога, чтобы вы разузнали что-нибудь полезное. Это дело становится… — Байэм внезапно умолк, то ли не желая дальше говорить об этом, то ли не найдя достаточно сильных слов, чтобы выразить то, что он чувствует.
— Благодарю вас, сэр, — тихо промолвил Питт.
— Всё, я вам больше не нужен?
— Нет, сэр. Пока всё.
Питт попрощался и оставил лорда Байэма одного. Тот продолжал стоять у холодного камина, глядя в окно на сад, где уже начало смеркаться.
Томас предпочел нанести визит Энстису в утренние часы, когда его светлость с наибольшей вероятностью будет отсутствовать. Такие, как лорд Энстис, не терпят ни блефа, ни недомолвок.
Было всего лишь десять утра, но Энстис неожиданно оказался дома. Он принял Питта в малой гостиной величественного и красивого особняка, обставленного с роскошью и изяществом, отличавшими стиль эпохи королевы Анны, — зеленые, как свежая листва, бархатные портьеры, мебель красного дерева. Единственным предметом искусства, который успел заметить Питт, была ирландская серебряная чаша удивительной красоты и чистоты линий. Он не мог не полюбоваться ею, несмотря на срочность своего визита и общее состояние неуверенности перед встречей с лордом Энстисом.
Хозяин дома стоял у стола, на котором высилась большая бронзовая конная скульптура, и смотрел на вошедшего Питта с вежливым любопытством.
— Чем могу помочь, инспектор? — В спокойном взгляде его серо-голубых глаз было легкое удивление и ни тени тревоги. Он был не более чем зрителем в чужой малоприятной трагедии.
Питт вынужден был делать вид, будто знает не больше того, что появилось в печати.
— Я расследую убийство ростовщика, милорд, — начал он.
— Неприятная обязанность. Но люди подобной профессии довольно часто так кончают. — Энстис, казалось, проявлял лишь вежливое любопытство. Питт знал, что учтивости и терпения лорда хватит ненадолго, если в их беседе не промелькнет хоть что-то, в какой то мере могущее задеть и его самого.
— Они люди осторожные, нечасто испытывают судьбу и не переходят границы, за которыми их жизни может угрожать опасность, — пояснил Питт и удивился, почему у него так пересохло в горле. — Уимс преуспевал в течение долгого времени. Он получал свою информацию от слуг, которым удавалось разузнать что-либо о личных делах своих господ, и старался использовать любые сведения в своих целях.
На лице Энстиса появилась гримаса брезгливости.
— Если вы ищете у меня сочувствия, инспектор, то напрасно, я вас разочарую. Это лишь справедливо, когда подобные негодяи становятся жертвами собственных козней.
— Дело не в этом, сэр, — покачал головой Питт. — Мне самому не хочется знать, кто с ним расправился. Но это мой долг, и мы не можем позволить каждому
— Разделяю ваше мнение, инспектор, можете не убеждать меня. Но какое это имеет отношение ко мне?
— Одна из служанок, которой я интересуюсь, когда-то служила в вашем доме. — Питт пристально следил за Энстисом, ожидая его реакции. Но таковой не последовало.
— Разве? Вы уверены в этом? Меня никто не шантажирует, инспектор. — Энстис не спорил и не возражал, на лице его была насмешливая улыбка и не замечалось никакого беспокойства.
— Я рад, что вы не стали жертвой шантажа, — также с улыбкой ответил Питт. — Но кое-кому, кто был гостем в вашем доме много лет назад, не повезло.
— О, кто же это?
Это была первая ошибка Энстиса, хотя и не столь серьезная.
— Я уверен, милорд, вы поймете меня, если я не отвечу на ваш вопрос, — вежливо сказал Питт. — Это конфиденциальные сведения, и я должен именно так к ним относиться.
— Разумеется. — Энстис пожал плечами. — Глупо было с моей стороны спрашивать. Я не подумал. Да и чувство вины заставило. Я обязан отвечать за то, что кто-то из моих гостей пострадал в моем доме от подобного оскорбления. — Он переменил позу и немного расслабился, но не предложил Питту сесть. Видимо, он считал, что не может принимать полицейского так, как своего знакомого. — Чем я могу быть вам полезен? Вы сказали, что это произошло много лет назад?
— Да. Если вы спросите вашего дворецкого, он может найти записи или просто вспомнить. Он даже может знать, где живут многие из старых слуг.
— Возможно, — согласился Энстис. — Но я мало надеюсь на успех, инспектор. Слуги иногда подолгу служат в одном доме, однако в большинстве своем они часто меняют место работы, и это очень прискорбно. Те, кто любит посплетничать, переходят из дома в дом, опускаясь все ниже, и вскоре вообще оказываются на панели. Многих уже нет в живых. Но все же попробуйте поговорить с Уотерсоном, если хотите. Я позову его. — И не ожидая, что ответит ему Питт, он дернул за шнур звонка.
Уотерсон оказался человеком, сознающим свое достоинство. Томас не сомневался, что у него есть чувство юмора, — это было написано на его лице. Инспектору он сразу понравился. Энстис велел ему провести Питта в свою каморку при кухне, где дворецкий тут же предложил Питту чай с печеньем — весьма не-обычное проявление внимания к полицейскому. Затем он принялся вспоминать всю домашнюю прислугу, перебывавшую в поместье за последние двадцать лет.
Старый дворецкий был высок, худощав и сед как лунь. Если бы не почтительность и привычка держаться в тени, он вполне мог сойти за аристократа и владельца этого особняка. Тонкие черты лица облагораживали его, чего нельзя было сказать о грубоватой внешности Энстиса. Но у Уотерсона не было ни живости, ни воли, ни блестящего ума его господина. Посмотрев на них, стоящих рядом, каждый безошибочно угадал бы в Энстисе лидера. Таким создала его природа и сделало общество.
— Возможно, мне нужна горничная или, вернее, личная горничная госпожи, — подсказал дворецкому Питт, попивая чай. Тот был горячий, крепкой заварки и подан в фаянсовых чашках.