Скандал на Белгрейв-сквер

Перри Энн

Питт прекрасно понимал Эдисона Карсуэлла, особенно если такое случилось в первый раз. Но это явно было не так. Феофания Хиллард не впервые получала подарки от судьи, а тот, начав, уже не мог остановиться, чего бы это ему ни стоило.

Неужели это так? Неужели, чтобы делать девушке подарки, он залезал в долги? Разве Карсуэлл признается в этом?

Или дело обстоит еще хуже? Допустим, Уимс тоже шантажировал его, а он не выдержал этого и, доведенный до отчаяния, решился на насилие… Но неужели же врожденное чувство справедливости

подсказало Карсуэллу зарядить ружье золотыми монетами и снести обидчику полголовы?

Был ли он с Феофанией Хиллард в тот самый вечер, о котором наотрез отказался говорить, — или все же в Кларкенуэлле, на Сайрус-стрит?

Утром следующего дня Питт решил пораньше отправиться в суд, чтобы поговорить с судьей в первый же перерыв после заседания. Он боялся этой встречи, но она была неизбежна. Томас должен был дать Карсуэллу возможность одуматься и рассказать, где он был в вечер, когда был убит Уимс, и какие у него отношения с Феофанией Хиллард. Возможно, его ответ снимет с него все подозрения и докажет, что он не убивал Уимса…

Первым сегодня слушалось дело о растрате клерком небольшой суммы казенных денег. Как полагала защита, растрата могла произойти в результате халатности или ошибки. Вполне возможно, подумал Питт, глядя на бледное интеллигентное лицо обвиняемого, но скорее всего, он позаимствовал эту сумму, чтобы оплатить счета, и таким образом встал на опасный путь преступления. Или, как образно выразился прокурор, попробовал ногой воду, прежде чем вступить в нее. Судья Карсуэлл придерживался этого мнения и приговорил клерка к небольшому сроку тюремного заключения. Признание его виновным в краже не оставляло подсудимому иной альтернативы. Питт посчитал это решение судьи справедливым и не очень суровым.

Следующее слушание было для Томаса сюрпризом. Он узнал имя обвиняемого еще до того, как увидел плотную фигуру и разгневанное лицо Горацио Осмара. Рядом с ним стояла светловолосая толстушка Бьюла Джайлс, чисто умытая и чрезвычайно скромная, и тем не менее тоже обвиняемая.

Судебный исполнитель зачитал обвинение — недостойное поведение в общественном месте, с указанием для пущей убедительности места и времени. Такое уточнение еще больше приземлило этот мелкий и незначительный проступок.

Горацио Осмар стоял очень прямо, слегка покачиваясь с носков на пятки. Он был в безукоризненном сюртуке, немного, правда, косо сидящем на одном плече, словно он опять сражался со стражами порядка и едва вырвался из их лап. Лицо его было красным, бесформенный нос блестел, бакенбарды обиженно топорщились, а глаза, полные гнева, с вызовом ловили взгляды окружающих.

Мисс Джайлс стояла неподвижно, опустив очи долу; ее платье на сей раз было застегнуто на все пуговицы, а не так, как в тот раз, когда Питт впервые увидел ее в участке, и более скромного, голубовато-серого цвета, даже кажущегося зеленым. Лучше и красивее платья трудно было придумать.

Адвокат требовал для обоих полного оправдания.

Питт

подался вперед, чувствуя странную тревогу. Как-никак, это был королевский адвокат, один из касты избранных юристов, занимающихся только очень важными делами. Что он делает в обычном городском суде, защищая человека, недостойно ведшего себя в парке? Разумеется, Осмару хочется, чтобы его признали невиновным, но все факты против него, а участие в этом известного адвоката лишь привлечет внимание прессы к случаю, который мог бы пройти незамеченным.

Первым для дачи показаний был вызван крайне смущенный молодой констебль Кромби, который, присягнув, назвал себя и свой чин и рассказал, как они с констеблем Алардайсом дежурили в парке в такой-то день и в такое-то время.

— Что же вы видели, констебль Кромби? — спросил обвинитель, вопросительно подняв кустистые брови.

Кромби стоял навытяжку.

— Я видел обвиняемых, сидящих на скамье в обнимку друг с другом.

— Что же они делали, констебль?

Осмар так гневно фыркнул, что это разнеслось по всему залу.

Кромби сглотнул слюну.

— Трудно рассказать, сэр. Похоже было, что они дрались, но это не было дракой. Они раскачивались из стороны в сторону… — Он остановился, лицо его залила краска смущения.

— И что же вы сделали, констебль? — настаивал обвинитель с тоскливым видом, словно это почти не интересовало его.

— Констебль Алардайс и я подошли к ним, сэр, — ответил Кромби. — Но когда мы подошли, джентльмен поднялся и стал оправлять свою одежду, сэр…

Осмар снова громко хмыкнул, заслужив от судьи Карсуэлла грозный взгляд. В зале послышался ропот.

— Оправлять одежду? — переспросил обвинитель. — Уточните, констебль.

Лицо Кромби стало багровым. Он смотрел перед собой, в какую-то одну точку на дальней стене, обшитой деревянными панелями.

— Брюки его были расстегнуты, сэр, сорочка спереди в беспорядке. Он стал снова заправлять ее в брюки, а потом застегнул их, сэр.

— А юная леди, констебль? — играя своим красивым голосом, нарушил наступившую тишину обвинитель.

Кромби закрыл глаза.

— Она застегивала блузку, сэр… — Он поднял руку и положил ее на то место, где и у него могла быть грудь, будь он женщиной. Но полицейский был мужчиной, молодым и неженатым.

— Вы хотите сказать, что леди была в неприличном виде, констебль?

Адвокат встал во весь рост, в зале послышалось движение, свидетельствующее о пробудившемся у публики интересе к тому, что будет дальше. Осмар улыбался.

— Господин судья, обвинитель задает свидетелю наводящие вопросы, — заявил адвокат с легкой укоризной в голосе. — Свидетель не говорил, что мисс Джайлс была в неприличном виде, — он всего лишь сказал, что она застегивала блузку.

— Я прошу моего ученого коллегу извинить меня, — с сарказмом произнес обвинитель. — Констебль, как бы вы описали состояние одежды мисс Джайлс?