Скандал на Белгрейв-сквер
Шрифт:
Томас, коротко кивнув, извинился и, попрощавшись, вышел. Не было смысла говорить что-либо. Было бы ненужной жестокостью стоять и смотреть на повергнутого в смятение человека. Ничего нового он уже не скажет, хотя Питту очень хотелось узнать, зачем судья, черт побери, позволил Горацио Осмару уйти от наказания. Но это было право судьи, и Питт не мог его оспаривать. Однако считать это злоупотреблением в корыстных целях оснований тоже не было. Возможно, в этом и заключалась необъяснимая эксцентричность судьи Карсуэлла.
— Что? — не поверил своим ушам Мика Драммонд. — Карсуэлл закрыл дело?
— Да,
— Вы сказали, что задержанного зовут Горацио Осмар? — задумчиво переспросил Драммонд. — Не был ли он помощником министра в правительстве несколько лет назад?
— Кажется, да. Это что-либо меняет? — Питт готов был тут же ввязаться в дискуссию о сословных привилегиях.
Шеф лишь улыбнулся и повел плечами.
— Нет, не меняет, но кое-что объясняет в поведении Карсуэлла…
— Только не мне, — сердито буркнул Питт. — Если судья считает это правосудием, то в моих глазах он не тот человек, которому следует занимать судейское место.
Драммонд удивленно поднял брови.
— Сильно сказано, Питт.
Томас почувствовал, как его лицо заливает краска стыда. Он преклонялся перед шефом, поэтому понял, что перешел границы дозволенного по чину и сословию. Он шагнул через барьер и стал критиковать человека того круга, к которому принадлежал сам Драммонд.
— Простите, сэр, — хрипло произнес он. — Я не должен был этого говорить.
Лицо шефа разгладилось, в его улыбке были понимание и юмор.
— Мне нравится, как вы иногда подбираете слова, Питт, но есть порядочная разница между тем, что вы уже сказали, и тем, за что приносите свои извинения. — Он вышел из-за стола. — Я готов согласиться с вами по поводу существа этого дела, но хотел бы заметить, что у Карсуэлла и Осмара могли оказаться общие знакомые, которые… — Тут он умолк в нерешительности, подыскивая слова, которыми мог бы объяснить то, что смущало и его самого.
Томас неожиданно вспомнил странное мимолетное чувство, охватившее его, когда они вдвоем с Драммондом ехали к лорду Байэму в первый раз.
Он ждал, что Драммонд скажет дальше. В комнате, освещенной солнцем, стояла тишина. С улицы донесся стук упавшего ящика, затем голос торговца, нахваливающего свой товар. Окно на улицу было открыто.
— … и судья вспомнил о дружбе, — закончил фразу Драммонд. — О своих обязанностях.
— Понимаю, — тихо промолвил Питт, хотя ничего не понял. Это были лишь туманные предположения, ничего четкого и определенного, некая путаница из социальных обязательств, долга, привилегий, намеков на коррупцию, а за всем этим — шантаж и изувеченное мертвое лицо Уильяма Уимса, ростовщика.
Драммонд, сунувший руку в карман, выглядел несчастным.
— Я думаю, эта история с любовницей — прекрасный мотив для убийства. Бедняга, — как-то отрешенно произнес он. — А другие имена в списке Уимса? Вы проверили их?
— Нет, сэр. — У Томаса упало сердце. — Но один из них служит в полиции.
Драммонд побледнел.
— Господи! Вы уверены?
— Есть еще надежда, что это простое совпадение имен, — сказал Питт, сам не веря в это.
Драммонд уставился в пол.
— Думаю, вам лучше все проверить. А ружье? — Он поднял
— Старинная аркебуза, — пояснил Питт. — Висевшая на стене просто для украшения.
— Вы говорили, что из нее невозможно выстрелить?
— Да, невозможно. Из нее нельзя было убить ростовщика, но убили его из похожего ружья с широким стволом, который можно было набить монетами.
Драммонд поморщился.
— Надеюсь, вы поручили местной полиции разобраться в этом? Да, конечно, я знаю, простите. Вам лучше разузнать все об остальных, кто в этом списке. Дело принимает все более неприятный оборот.
— Да, — согласился Питт. — Боюсь, что вы правы.
Глава 5
Шарлотта, сидя с Эмили за столиком в ресторане отеля «Метрополь», испытывала огромное удовлетворение. Вечер обещал быть замечательным. Она была в своем самом красивом платье, подаренном ей сестрой и ее мужем Джеком в знак благодарности за помощь, которую она оказала им в успешном проведении приема две недели назад. Шарлотта была уверена, что сейчас она выглядит как никогда эффектно. Она довольно долго стояла перед зеркалом, любуясь на величественную даму, которую она там видела, и радостно удивлялась такой перемене. Ее отражение в зеркале было туго затянуто в корсет, обнаженные матовые плечи выгодно оттенял алый шелк корсажа. Платье было новой модели, с менее пышной юбкой и почти без турнюра, смело предвещавшее большие перемены в моде. Лицо обрамляли уложенные короной густые блестящие волосы. Она сияла от предвкушения ждущих ее в этот вечер развлечений. Перед посещением оперы, где давали «Лоэнгрина», они решили поужинать в одном из самых изысканных ресторанов Лондона. Спектакль был гвоздем сезона. Шарлотта, правда, предпочитала итальянцев, но в нынешнем сезоне их не было, да стоило ли сетовать по этому поводу в такой вечер? Все это продолжало, в конце концов, быть частью предвыборной кампании Джека, а значит — долгом.
Эмили придерживалась своей любимой светло-зеленой гаммы цветов. Она чувствовала себя немного лучше и была свежа, как утренний цветок, светловолосая, с белой кожей. Ей, конечно, немножко не хватало румянца, но они решили не прибегать к искусственным средствам, над которыми всегда подшучивали, поэтому, попробовав румяна, Эмили тут же решительно их отвергла. Бриллианты Эшвордов — серьги в ушах и колье — своим блеском должны были компенсировать потерю цвета лица из-за недомогания, и Эмили была полна решимости сполна насладиться этим вечером.
Джек сидел рядом с женой и то и дело с тревогой поглядывал на нее. Но самое удивительное заключалось в том, что Питт тоже был здесь. После немалых споров он все же облачился в смокинг, позаимствованный у кого-то и странным образом отлично сидевший на нем. Шарлотта подозревала, что здесь не обошлось без хитроумного и весьма тактично осуществленного Джеком плана. Питт чувствовал себя несколько неловко; он то и дело поправлял воротничок, словно тот жал ему, приподнимал вверх то одну руку, то другую и вертел кистью, чтобы водворить на место сползающие манжеты. Однако он улыбался и, когда был уверен, что на него никто не смотрит, вполне наслаждался вечером.