Скандал на Белгрейв-сквер
Шрифт:
Шарлотта зашла еще дальше за кадку с пальмой и убрала с дороги свой шлейф.
На лице Оделии появилось раздражение. Она окинула взглядом Фанни.
— Он шутит, — пояснила она холодно. — Боюсь, его чувство юмора не всем понятно. Я надеюсь, что вы не часто… — Она осеклась, поняв, что если продолжит, то не удержится от ненужной колкости.
Фанни вежливо улыбнулась ей и тут же перевела взгляд на Фитцгерберта.
— Нет необходимости объяснять, — сказала она весело. — Я все понимаю. Наши любезности — как мыльные пузыри: коснись, и их уж нет.
— Совершенно
— Если вы имеете в виду музыку, — начала она, сморщив носик, — то не очень. Я не смогу ее запомнить и, разумеется, напевать под нос. Но как зрелище — все великолепно, и сама история очень романтична. Она рождает мечты, желание прочитать великие поэмы о героях, таких как Сид, Роланд, Карл Великий, или о битве при Ронсевале и, конечно же, о короле Артуре. — Глаза девушки сияли, она на мгновение закрыла их, словно представила себе рыцаря на коне.
— Прелестно, — сухо заметила Оделия. — Как, должно быть, прекрасны мечты юности… какое богатое воображение.
Фанни широко открыла глаза.
— Я полагаю, все это проходит с годами. — Когда же лицо Оделии побледнело, девушка поняла, сколь не-удачно выразилась, густо покраснела и вдруг, прикрыв рот рукой, хихикнула. — О, простите, мне бы поучиться у Джеймса умению наступать, но не на подол, а на свой язык. Я подумала, что вы считаете меня наивной из-за моего возраста, или вы не это хотели сказать?
Шарлотта перевела дыхание, но не шелохнулась в своем укрытии.
Оделия растерялась.
— Совсем нет, — быстро нашлась она. — Наивность — прекрасное качество. — Больше она ничего не смогла сказать и неловко умолкла.
Фитцгерберт с плохо скрываемым удовольствием покусывал губы и явно наслаждался комичностью ситуации.
— На нас бы меньше наступали, если бы мы не попадались под ноги там, где не надо, не так ли? — шутливо сказал он. — Но я думаю, мы как-нибудь снова попадемся вам на пути, мисс Хиллард. Во всяком случае, я постараюсь. Надеюсь, у вас будет приятный вечер.
— Спасибо, мистер Фитцгерберт, — поблагодарила его Фанни, сияя глазами. — Если все будут так любезны, как вы, я надеюсь, он будет приятным. До свидания, мисс Морден. Рада была познакомиться.
— Очень рад, — пробормотал все еще сконфуженный Джеймс, который боялся встретиться глазами с Оделией.
— Да, очень приятно, — сквозь зубы процедила Оделия, когда они с Гербертом остались одни. — Неуклюжий юнец! Он разорвал мне платье, ты это знаешь? А у нее язык такой же неуклюжий, как у ее брата — ноги. Представляю, как бы ее приняли в обществе. Слишком дерзка.
— По-моему, она хорошо владела ситуацией, — сказал Фитцгерберт, на сей раз без иронии. — Здесь такая толчея, что любой может оступиться, без всякого умысла и желания на то. — Он искоса посмотрел на Оделию. — Как ты можешь знать, что скажет общество? Оно проявляет интерес к куда более странным людям, чем эта девушка.
— Ты слишком снисходителен, Фитц, — покровительственно сказала Оделия, беря его под руку и прижимаясь
— Это довольно скучно, мне кажется, — сказал он и сморщил нос. — Я не хотел бы руководствоваться подобным критерием в своих знакомствах.
Шарлотта не слышала ответа Оделии, ибо молодые люди уже удалились. Про себя она снова пожалела, что Герберт и Джек — соперники в предстоящей избирательной кампании, ибо молодой человек все больше вызывал в ней симпатию. Каковой, однако, она не испытывала к капризной Оделии Морден. Шарлотта лишь мысленно пожелала Эмили не уступить сопернице, однако особой уверенности в этом не испытывала. За милым личиком Оделии таились железная воля и немалые амбиции.
Во втором акте Шарлотта снова отвлеклась от происходящего на сцене. С помощью тетушкиного бинокля она продолжала изучать характеры и поведение светской публики в театре — во всяком случае, в ближайших ложах, там, где огни сцены достаточно освещали лица.
Стараясь как можно более незаметно скользить взглядом то по балкону, то по ложам, она вдруг заметила, как в глубине одной из них распахнулись портьеры и в ложу вошел Мика Драммонд. Она не забыла этого полицейского и проявленную им к ней чуткость в трудном расследовании, которое вел ее муж по делу об убийствах на Вестминстерском мосту. Тогда у него были все основания разгневаться на нее за грубую оплошность, но он был великодушен и чуток, предоставив ей самой казнить себя, а не беспомощно оправдываться, что заставил бы ее сделать человек злой и непроницательный. Ведь тогда она была напугана, и ее мучило сознание вины.
Выставив окуляры бинокля на самую большую резкость, она увидела несколько напряженное и смущенное лицо Драммонда, разговаривающего с теми, кто сидел в ложе. Их лица прятались в тени. Шарлотта видела лишь повернутую к Драммонду голову дамы, ее тяжелые волосы цвета воронова крыла, уложенные в модную в этом сезоне греческую прическу, с вплетенным в них жемчугом. Дама сидела в кресле очень прямо. Драммонд, наклонившись, поцеловал ей руку. Он сделал это как-то особенно бережно, и Шарлотте показалось, что этот жест не был простой вежливостью, а имел для него особое значение и смысл. По спине Шарлотты пробежал холодок; она на мгновение почувствовала себя на месте этой женщины в темной ложе, кто бы та ни была, и как ее руки? коснулись губы мужчины.
Мужчина приблизился к краю ложи, на его лицо больше не падала тень — по крайней мере, Шарлотта увидела и узнала его профиль — прямой, несколько коротковатый нос, четкий абрис головы, прямые гладкие волосы. Она сразу вспомнила, где видела его и кто этот человек.
Драммонд повернулся к нему, встревоженно нахмурив брови, и начал что-то говорить. Его внимательно слушали, мужчина в ложе даже наклонился поближе к нему.
Взгляд Шарлотты скользнул по другим ложам и остановился на Оделии Морден и Фитцгерберте. Они сидели рядом, но последний смотрел в сторону сцены, а женщина смотрела на него.