Скандал с Модильяни. Бумажные деньги
Шрифт:
Сотрудники, всегда готовые к услугам, в чем-то походили на продавцов из художественного салона, хотя и по совершенно иным причинам. Если бы их вынудили в точности сказать, чем конкретно занимается их агентство, они бы пробормотали: мы делаем определенные запросы по поручению клиентов. Подобно тому, как персонал «Белгравии» никогда сам не заводил речи о деньгах, в агентстве было наложено табу на любое упоминание о частном сыске или детективах.
И если вдуматься, Лампет, насколько ему запомнилось, никогда не встречал там ни одного сыщика. А детективы агентства «Липсиз» не называли имен и фамилий своих клиентов по той простой причине,
Лампета узнали, хотя он бывал в агентстве прежде лишь два или три раза. У него приняли из рук зонт и провели прямо в кабинет мистера Липси – невысокого, подвижного мужчины с прямыми черными волосами и слегка траурной и тактичной манерой говорить, какая часто свойственна судебным медикам, сообщающим о результатах вскрытия.
Он пожал Лампету руку и жестом пригласил сесть в кресло. Его рабочее место скорее подошло бы адвокату, нежели детективу. Комната была обставлена мебелью темного дерева, где обычные выдвижные ящики служили заменой металлическим шкафам для досье, а в стену вмонтировали сейф. Всю поверхность письменного стола занимали документы, но секретарь аккуратно разложила бумаги ровными пачками, а остро заточенные карандаши выстроились в образцовую шеренгу рядом с карманным электронным калькулятором.
Калькулятор напомнил Лампету, что агентству чаще всего приходилось расследовать случаи финансовых махинаций, – потому и располагалось оно в сердце Сити. Но занимались здесь и поисками людей, а для Лампета – картин. Стоили подобные услуги очень дорого, что для Лампета служило источником спокойствия и уверенности.
– Бокал хереса? – предложил Липси.
– Спасибо, с удовольствием. – И пока хозяин наливал вино из графина, Лампет достал из кармана открытку. Взяв бокал, протянул взамен открытку. Липси сел, поставил нетронутый бокал на стол и изучил почтовое отправление.
Спустя минуту он спросил:
– Как я понимаю, вы хотите, чтобы мы разыскали упомянутую здесь картину?
– Да.
– Гм-м. У вас есть адрес племянницы в Париже?
– Нет, но моя сестра – ее мать – наверняка знает. Я его вам сообщу. Однако, насколько я знаю характер Дилии, к этому моменту она уже вполне могла покинуть Париж и отправиться на поиски Модильяни. Если только произведение не находится в самом Париже.
– Стало быть, нам остается пока полагаться только на ее друзей в столице Франции. И на эту открытку. Как вы считаете, возможно ли, чтобы она, так сказать, почуяла запах шанса сделать столь ценную находку, находясь где-то поблизости от данного кафе?
– Весьма вероятно, – ответил Лампет. – Превосходная догадка. Она очень импульсивная девушка.
– Мне тоже так показалось, судя… э-э-э… по стилю сообщения. А теперь скажите мне, каковы шансы, что это не превратится в охоту за чем-то призрачным?
Лампет пожал плечами.
– Такая возможность всегда существует, когда ведешь поиски неизвестной или потерянной картины. Но пусть вас не вводит в заблуждение стиль Дилии. Она получила стипендию для написания докторской диссертации на тему изобразительного искусства. Это очень умная и проницательная личность, хотя ей всего двадцать пять лет. Если бы она согласилась на меня работать, я бы ее немедленно нанял, пусть лишь ради того, чтобы ее знаниями не воспользовались мои конкуренты.
– И все же, как вы оцениваете шансы?
– Пятьдесят
– Превосходно. В таком случае как раз сейчас у меня есть свободный сотрудник, чтобы взять на себя эту работу. Мы можем начать незамедлительно.
Лампет поднялся, но несколько замялся и даже нахмурился, словно не мог подобрать нужной фразы, чтобы выразить свою мысль. Липси терпеливо ждал.
– Кстати… Важно, чтобы девушка ничего не узнала о затеянном мной поиске, понимаете?
– Само собой разумеется, – легко отозвался на это Липси. – Подобное предупреждение излишне. Все ясно без слов.
Помещение галереи полнилось людьми, болтавшими, звеневшими бокалами и ронявшими пепел сигар на ковер. Прием был устроен в целях рекламы небольшой коллекции нескольких немецких экспрессионистов, приобретенной Лампетом в Дании. Сам он подобной живописи не любил, но они стали хорошим товаром для продажи. Среди собравшихся преобладали клиенты, художники, критики и историки живописи. Некоторые явились просто для того, чтобы отметиться, быть замеченными на мероприятии в «Белгравии», заявить миру, в каких кругах они вращаются, но в результате они непременно что-нибудь купят, именно доказывая, что пришли не пустого тщеславия ради. Большинство критиков обязательно напишут о выставке, поскольку они не могли себе позволить игнорировать что-либо из происходившего в «Белгравии». Художников заманили канапе и вино – бесплатная выпивка и закуска, причем кое-кто из них крайне в этом нуждался. Вероятно, единственными, кого искренне интересовали сами картины, были историки искусства и несколько серьезных коллекционеров.
Лампет вздохнул и украдкой посмотрел на часы. Нужно продержаться еще час, прежде чем, соблюдя все приличия, он сможет спокойно уйти отсюда. Его жена уже давно перестала посещать приемы в галерее. По ее справедливому мнению, эти вечеринки наводили тоску. Лампету самому хотелось бы сейчас оказаться дома с бокалом портвейна в одной руке и с книгой – в другой, сидя в своем излюбленном кресле – старом, кожаном, с жесткой набивкой из конского волоса и с отметиной, прожженной в одном из подлокотников там, куда он всегда клал трубку. Чтобы напротив расположилась жена, а Сиддонс как раз подбросил дров в камин.
– Соскучились по дому, Чарли? – Голос раздался рядом и разрушил грезы наяву. – Наверное, предпочли бы сидеть перед телевизором и смотреть шоу с участием Барлоу?
Лампет выдавил из себя улыбку. Он редко вообще включал телевизор и терпеть не мог, когда его называл Чарли кто-либо, помимо нескольких самых давних друзей. А улыбавшийся ему мужчина вообще не относился даже к числу обычных приятелей: это был критик из еженедельного журнала, достаточно хорошо разбиравшийся в искусстве – особенно скульптуре, – но жуткий зануда.
– Привет, Джек, рад, что вы смогли прийти, – отозвался Лампет. – Я действительно немного устал для подобного рода увеселений.
– Представляю ваши ощущения, – сказал критик. – Трудный денек выдался? Должно быть, тяжкая работа – сбивать цену на картину какого-нибудь нищего художника еще на сотню-другую?
Лампет снова принужденно улыбнулся, но не снизошел до ответа на скрытое в шутливой форме оскорбление. Журнал относился к числу левацких, напомнил он себе, и в его редакции чувствовали необходимость не одобрять деятельность тех, кто умел делать деньги на культуре.