Скандальная молодость
Шрифт:
— Значит, это твоя первая Тобре, и ты даже не представляешь, что же это такое — Тобре. Всегда будет так, что тот, кто на нее соглашается, разделяет чье-то одиночество. Иначе какой бы в ней был смысл? Ты даешь объяснения, которых у тебя не просят, и выдаешь себя. Это говорит не в твою пользу.
— Это правда, — признал Пезенти. — Вам придется научить меня некоторым уловкам.
— А ты не мыслитель? Из тех, что вместо философских теорий придумывают преступления? Суть, впрочем, от этого не меняется.
— Вид у него именно такой, — с иронией
Маяк, показавшийся над массивными, вросшими в землю стенами, возвестил, что они приближаются к Бор гофорте. Карра выглянул в иллюминатор и принялся осматривать местность с таким видом, словно развалины австрийской крепости могли скрывать какой-то знак, имеющий отношение к ним. Он мгновенно обернулся, когда услышал, как Пезенти воскликнул:
— Я простой акробат.
— Акробат?!
— Я уже работала с цирковыми акробатами, — вмешалась Дзелия, — и с типами, которые прыгали с трапеции на трапецию на десятиметровой высоте.
— Я летаю повыше. Поэтому меня называют Соколом.
Они снова замолчали. Стихло даже глухое ворчание Карры: «Кто бы мог подумать, что я попаду в цирк? После стольких лет Тобре бок о бок с великими людьми». Гореплаватель начал темнить, придется с ним разобраться, с этим Гореплавателем. Дзелия не сводила глаз с профиля Пезенти в мерцающем свете фонаря, прикидывая: ему лет сорок, выглядит уверенным и в то же время ранимым; кажется, что погружен в размышления, но все решения уже приняты; выражение лица грустное, но ему безразлично, что он все потерял. Кроме того, впервые мужчина разговаривал с ней, интересуясь ею не только как женщиной.
Карра заснул. Немного спустя Дзелия показала рукой на одно местечко, и объяснила, что они проходят Сан Бенедетто По, где есть колокольня, на верхушке которой укреплена железная клетка.
— В ней держали пленников, пока они не умирали от жары и голода.
— Что ты пытаешься мне сказать? — спросил Пезенти.
— Что аббатство очень старое, я туда ходила еще ребенком, и мне рассказывали про Матильду из Каноссы, но этой клеткой пользовались всего два месяца тому назад. В нее посадили человека с Тобре; они надеялись, что он будет кричать, подтверждая тем самым, как жестоко они умеют наказывать, но он ни разу даже не застонал, так что никто ничего и не заметил. Люди отвыкли поднимать голову.
Они проговорили о страхе до самого Ревере, когда на борт поднялись таможенники. Карра мгновенно проснулся и, увидев их, начал:
— Я не социалист. Не коммунист. Не анархист…
Но это не понадобилось, потому что ничего не произошло. Таможенники внимательно посмотрели им в лица и ушли.
Из Порто Толле они отправились в Ка Дольфин, где расположились в заброшенном монастыре, прозванном монастырем Мелиорации, там были портики, которые вели в старые конюшни и ремесленные мастерские, а также в помещения, где жили семьи, которые, казалось, сбежали в крайней спешке, забыв кучу вещей. Все было засыпано соломой, даже внутренний дворик и гробница, в которой, как объяснил Пезенти, покоился солдат-мученик, в честь которого и был построен монастырь.
С башен взлетали целые стаи вальдшнепов.
Карра заснул на убогой койке размером не больше скамейки; зато на стене над ней
Из окошка в комнате Пезенти можно было разглядеть интерьер монастыря, и в определенное время дня мраморные плиты приобретали красноватый оттенок, а солнечные лучи создавали море света, ограниченное темными силуэтами колонн.
— Это просто чудо! — восклицал Пезенти.
— С такими чудесами, — возражал Карра, — не поешь и не спасешься во время Тобре.
— Ты не веришь в Бога?
— Не знаю. Надо посмотреть в инструкцию, которую дал Ченси.
Пезенти делал вид, что не замечает его иронии и беспокойства. Однажды вечером он заставил его и Дзелию спуститься к купели, и они оказались в окружении знаков вековых, торжественных церемоний, проходивших в величественном безмолвии. Неправильно поняв смысл этого собрания, Карра взял слово:
— Слушаем тебя, Сокол. Итак, объясни нам, от каких врагов ты скрываешься или каких врагов ищешь, сколько их, и опасны ли они.
— Один… — поколебавшись, ответил тот. — Только один. Но опаснее его нет никого на свете.
— Имя, — потребовал Карра. — Может быть, в какой-нибудь Тобре я с ним встречался и изучил его привычки. Очень важно знать привычки своего врага.
Пезенти с опаской подошел к своему нетерпеливому спутнику; казалось, он хочет понять, до какой степени это нетерпение, которое превращалось в вызов, было разумным; он стремился освободиться от груза невысказанного, и хотел, чтобы его перестали считать посторонним. Но, так ни на что и не решившись, он взял Дзелию за руку и подвел к купели, показывая на фигурки, которые ее украшали. Круг, похожий на хоровод ликующих ангелов, оказался колесом фортуны; рыцари-крестоносцы, если внимательно присмотреться, изображали королей, королев и валетов карт таро; в трапезничающих апостолах угадывались жирные чревоугодники, похожие на лодочников Дельты.
— Бог, который пользуется магами, — остроумный Бог, — прокомментировал он. — Это благоприятный знак, и ты можешь его понять.
По этой его манере излагать мысли, пользуясь фантастическими идеями, типичной для людей театра и напоминающей ей Идальго Анджели, Дзелии стало ясно, что он догадался о тайных сторонах ее истории и ее характера. Он пытался рассказать о существовании особой связи между вещами, о том, что достаточно исследовать их или позволить их фатальному присутствию, их магической информации исследовать себя, и ум станет ясным и освободится от подозрений и сомнений. Карра в знак протеста уселся в одиночестве на самом дальнем сиденье и заорал:
— Перестаньте сговариваться друг с другом! Ты нечестно играешь, Сокол. Ты все еще мне не доверяешь, и ты слишком гордый. Какая бы тайна ни скрывалась за твоей Тобре, не забывай о двух вещах: о том, что слишком гордые умирают первыми, и о том, что тебе ни за что не удастся обмануть меня своей болтовней!
На следующий день, когда они ужинали, с колокольни послышались равномерные удары колокола, и Карра вскочил на ноги, сжимая в руке револьвер. Пезенти внимательно прислушался к этим звукам, а потом спокойно продолжил есть, сказав: