Скандальные признания
Шрифт:
— Что? В чем дело? — Дебора с трудом осознавала, что у нее болит спина. Она попыталась выпрямиться на предмете, который сильно раскачивался. Она на столе!
— Картина, — пробормотал Эллиот. — Я уронил ее. Не вижу этой чертовой штуки.
Кажется, она где-то растеряла большую часть одежды. А картина, ради которой они рисковали жизнью и здоровьем, валялась на полу. Дебора вернулась к реальности значительно быстрее, чем недавно спускалась по веревке. Оставленная перед уходом свеча тоже на полу. Чем ее искать, проще принести из маленькой гостиной другую.
— Минутку, — пробормотала она
Зажигая свечу от тлеющих угольков, она тщательно избегала смотреть в зеркало над каминной полкой. Не желала видеть свое распутное обличие, о котором и так догадывалась. Стараясь отдышаться, она вернулась в холл. Эллиот был взъерошен не меньше ее. Одежда скособочилась, шейный платок развязался. Губы припухли и покраснели. От таких-то поцелуев! Дебора подняла свечу повыше и подальше от своего лица и уставилась в пол.
— Вот она. — Свернутая картина закатилась под стол. Она подняла ее и смущенно отдала Эллиоту. Ее ужаснуло, как она вела себя в темноте. Практически набросилась на него. Как дикарка. Отлично помнила, как кусала его, вонзала ногти. О боже!
Эллиот даже не посмотрел на картину. Ему чертовски хотелось повернуть время вспять и не вспоминать о ее существовании. Еще минута таких поцелуев, и ему бы не пришлось сейчас чертыхаться. А сейчас он смотрел на Дебору — она избегала его взгляда — и понимал, что шансы на завершение равны нулю. Что бы ни заставило ее потерять самообладание, оно вернулось.
И это к лучшему. Он, так гордившийся своей деликатностью, чуть не овладел ею прямо в холле! Не говоря уже о том, что они увлеклись своей страстью и совершенно забыли о чрезвычайно ценной картине, которую сами же и выкрали и которая выглядела теперь очень потрепанной. Эллиота разбирало неуместное желание засмеяться. Он пытался с ним бороться, но без успеха.
— Простите, — беспомощно проговорил он, — это просто… ну, в общем, абсурд какой-то. Уверяю вас, я это не планировал. Ну, не совсем… во всяком случае, не так. Вы были так… и я был так… картина валялась на полу, а мы пошли на такие крайности, чтобы ее заполучить.
К его удивлению, Дебора вся засветилась. Почти заулыбалась ему.
— Так всегда бывает? Я имею в виду, после совершения преступления? Это так… опьяняет и распаляет? — спросила она, наконец рискнув встретиться взглядом.
— Не знаю, у меня не было раньше сообщниц.
— А картина… она не пострадала? — обеспокоенно спросила Дебора.
Эллиот развернул холст и отрицательно покачал головой:
— Посмотрите сами.
Она подошла ближе, чтобы как следует рассмотреть полотно. Ее длинные, ниже плеч, волосы были совершенно прямыми. А если присмотреться, можно увидеть грудь под рубашкой — Дебора так и осталась в одной рубашке. Гигантским усилием он заставил себя остановиться.
— Он просто уродлив, — тихо сказала она, какое-то время разглядывая холст. — Я бы не повесила ее в своем доме. Она действительно ценная?
— Ее писал Веласкес. Во всяком случае, я на это надеюсь.
— Значит, вы ее продадите?
Эллиот уже скатывал холст обратно, на этот раз очень тщательно.
— Да, — кратко ответил он. — Я
Дебора хотела было спросить, что он станет делать с деньгами, но передумала. Ее охватила усталость, и сразу заболели плечи. Разочарование накрыло как тяжелое, душное одеяло.
— Уже поздно, — устало проговорила она.
— Да. — Эллиот заколебался, очень расстроенный. Она все еще сильно возбуждена, и он легко мог бы разжечь между ними пламя, но что-то его удерживало. Так всегда бывает? — Дело не только во взломе, — сказал он и провел рукой по ее шелковистым волосам. — Дело в вас. Я хотел вас с того момента, как мы встретились. Я хочу, чтобы вы знали это, Дебора.
Она отдернула голову:
— Скоро начнет светать.
— Понимаю. — Хотя это и неправда. Отвергнутый, озадаченный такой переменой в ее настроении и слишком подавленный разочарованием, чтобы искать в этом смысл, Эллиот подхватил шляпу, набросил на себя пальто и сунул свернутую картину во внутренний карман. — Это сработало? — поинтересовался он. — Вы сумели разогнать тучи и почувствовать себя живой?
Дебора улыбнулась дрожащей улыбкой:
— Сработало. Буду ждать заметки в газетах о нашем ужасном преступлении.
— Чтобы приклеить их в альбомчик на память?
— Примерно.
Он поцеловал трепещущую жилку у нее на запястье, напоминая себе, что эта ранимость вызвана обычной усталостью.
— Доброй ночи, Дебора.
Она проглотила комок в горле:
— До свидания, Эллиот. Будьте осторожны.
И дверь за ним тихо закрылась. Часы в маленькой гостиной пробили три. Всего три. Дебора устало сгребла в охапку мужское пальто и поднялась по скрипучей лестнице обратно к себе в спальню.
Эллиот шел домой окольным путем, через конюшни и переулки. Дебора менялась как хамелеон, слишком быстро, чтобы за ней угнаться. А ее поцелуи! Он застонал и снова почувствовал, как все внутри сводит от нарастающего желания. Изумительная смесь невинности и чистой страсти. Его кровь до сих пор бурлила от горячих, обжигающих поцелуев, каких он раньше никогда не ведал. Дебора целовалась, как дикая лесная кошка.
Он спрятался в тени конюшни, ожидая, пока пройдут стражники, сообщавшие пустым улицам, что все в порядке. Ее страсть ее же и напугала. Она пыталась списать все на необычные обстоятельства и отстраниться как можно дальше. Что же у нее был за брак с этим негодяем, охотником за приданым?
Он покинул конюшни, пересек Рассел-сквер и бесшумно вернулся домой. В холле горела свеча, напоминая о подсвечнике, что свалился со стола в доме Деборы. Эта ночь оказалась полна сюрпризов. Он не должен был разрешать ей спускаться из окна по веревке, но смотреть, как она болтается над его головой, было так…
Поднимаясь к себе в спальню, он пытался выбросить из головы последние события. Чувствовал огромную усталость. Тщательно спрятав картину, приказал себе думать, как от нее избавиться с наибольшей пользой. Но стоило ему забраться в постель, как перед глазами возникли воспоминания о Деборе — о ее губах, пальчиках, сосках, длинных ногах и шикарной попке. Он снова был тверд как камень. И уже давно. Постоянно. Откинувшись на прохладные простыни, Эллиот отдался во власть неизбежного.