Сказ о невыдуманном Левше
Шрифт:
Думал он и о загадках человеческой психики, о той необъяснимой обостренности чувств, которая, случается, делает иного шахтера провидцем.
Работает старый горняк с бригадой, взглянет на кровлю, на людей, скажет: «Все нормально». А прошла минута-другая, крепление стоит, как прежде, кровля ни малейшим треском не выдает себя, а тот же горняк почему-то приказывает: «Уходите! Сейчас рухнет!»
Как почувствовал приближение угрозы, этого он сам не знает. Интуиция? Опыт? А ведь чаще бывает, что тот же шахтер при таких же обстоятельствах не видит и не слышит, где, когда и чем угрожает кровля.
Разгадать
Повышенная восприимчивость. Она озаряет не каждого человека, появляется изредка у многоопытных, да и у тех на какие-то мгновения. Значит, надо, чтобы индикатор помог шахтерам всегда «видеть» и «слышать» опасные сдвиги кровли.
В лабораторных условиях Сысолятин создавал давление на внешние стенки индикаторной трубки, равнозначное тому, которое образуется в кровле при критических скоростях ее сдвигов. Это давление мгновенно воспринималось датчиком. Тот передавал сигнал на усилитель, а последний — на стрелку регистратора, предупреждая об опасности. Почему же теперь здесь, в забое, стрелка застыла посредине, не подаваясь ни на одно деление шкалы ни вправо, ни влево? Ведь неопасные сдвиги породы, слабое их давление всегда имеются, и слабые сигналы тоже должны восприниматься прибором.
Сысолятин вынул из пробуренного гнезда дюралевую трубку, стал проверять, не отпаялись ли провода. Старый бригадир продолжал скептически:
— Ничего у тебя, Саша, не получится. А коль нервишки свои не дороги, испытывай в другой лаве — тут обрушивать сейчас начнем.
Минуту Сысолятин молчал. Водворил датчик в трубку, трубку — в пробуренное в кровле гнездо.
— Нет, товарищ бригадир. Мне разрешили испытывать здесь, и я не буду откладывать!
Время перед обрушением Сысолятин выбрал не случайно. Момент выбивки первых стоек — наиболее подходящий для испытания прибора: кровля в этот момент приходит в движение. Шахтеры готовят посадку с расчетом безопасности еще на семь, пять или четыре минуты, а кровля хитрит, обгоняет, обрушивается раньше, если где-то в глубине сдвиги пород дошли до критической скорости. Где же, как не на участке обрушения, и когда, как не сейчас, испытать чуткость, восприимчивость индикатора?
Сысолятин напряженно смотрел на стрелку. Как только индикатор был водворен на прежнее место в кровле, стрелка заколебалась, задрожала на средних делениях.
— Действует! Тронулся! — обрадовался конструктор и предупредил бригадира: — Командуйте — всем покинуть лаву!
Для Сысолятина это были самые захватывающие и опасные минуты. Люди не вправе больше здесь оставаться. Он один должен досмотреть до конца: наберет ли стрелка крутизну приближающейся катастрофы или потухнет, или же останется на этой тревожной, но неопределенной середине шкалы?
Бригадир с лукавой ухмылкой окинул и дрожащую стрелку, и конструктора, сказал нарочито медленно:
— У страха завсегда глаза на лоб ползают. Знаем, когда сидеть, когда бежать.
И тут стрелку бросило вправо, в крайний угол. Она угрожающе запульсировала, не возвращаясь к центру.
Лицо Сысолятина побелело. Он крикнул на всю лаву:
— Беги, братцы, пока целы!!!
За полминуты посадчики выскочили из лавы в штрек.
Бригадир показался последним, Он был хмур, сердит
— Твой прибор — паникер. Сам сдрейфил и нас.
Голос бригадира заглушил внезапный гром. Воздушная волна вихрем пронеслась из лавы в штрек. Кровля села.
Работники лаборатории автоматики затревожились: Сысолятин давно должен был вернуться с испытаний, а его нет. Не случилось ли чего?..
Как назло, линия связи вблизи лаборатории ремонтировалась, и дозвониться на шахту было невозможно.
— Дашь свой мотоцикл, Виктор? — попросили товарищи у юноши, налаживающего станок.
— Пожалуйста. Что случилось?
— Саша долго не возвращается...
— Я мигом! Я сам! — понял парень и выскочил к мотоциклу.
Машина влетела на шахтный двор так лихо, что Виктор едва успел затормозить перед гудящей толпой.
В середине толпы он увидел Сысолятина и бригадира посадчиков. Старый горняк, проработавший в шахтах без малого тридцать лет, потряхивал Сысолятина за плечи и приговаривал:
— В газетах читал о твоих штуках на выставке. Думал: зачем Москва несколько лет безделушки смотрит?! Не пустым ли делом твои руки заняты?.. Теперь вижу: плотный ты человек, Саша, вон какую ценность горнякам сработал!.. — Прищурился, добавил с доброй лукавинкой: — Крохотки твои, знать, великому делу подмога. Уж извини, что в забое обидел...
Рядом с Виктором стояли молодой посадчик, который был с Сысолятиным в лаве, и пришедшая на смену невеста посадчика. Она не слушала, что говорил старик, тихо смеялась. Из глаз парня тоже рвалась улыбка, но он ее сдерживал. Потом кивнул на вышедшего из толпы Сысолятина и сказал девушке:
— Скажи спасибо Левше. Кабы не он, не смеялась бы ты сегодня...
— Что за Левша?.. Это ж Александр Матвеевич!
— Эх ты, курноска непросвещенная — да его до самой до Москвы Левшой прозвали...
НА ВДНХ
Шахтеры провожали в Москву двух сотрудников лаборатории автоматики треста Егоршинуголь Шаповалова и Сысолятина. Александра Матвеевича пригласили на ВДНХ демонстрировать миниатюры.
Два друга вели себя на станции Егоршино по-разному.
Не в меру пылкий Шаповалов носился от багажной к вагонам, шумно распекал бригадира погрузки за неповоротливость, доказывал дежурному по станции, что едет на выставку в третий раз и незачем его учить, как грузить большие ящики с экспонатами.
Сысолятин ничего от железнодорожников не требовал и ни во что не вмешивался. Со шляпой в руке, в незастегнутом плаще он прогуливался по платформе с друзьями, когда к нему подбежала девушка в форме железнодорожника.
— Вы товарищ Сысолятин?
— Я.
— Почему медлите с погрузкой? Где ваши экспонаты?
— Для них вагона не подали...
Девушка растерялась. Ей приказали как можно лучше проводить двух участников ВДНХ, а она оплошала. Подать второй вагон для экспонатов никак не успеть — поезд скоро тронется. Что делать?