Сказ о серебряной горе
Шрифт:
— Он думает так же,— резко бросил Федор, стараясь забыть в этот миг пронзительные глаза Анкудина.— Он мой раб.
— Коккой!— повторил Рырка и вытер заблестевший лоб темной ладонью.— Завтра маленьким аргишем я поведу тебя к твоей смерти. Уходи.
В последнем слове почудилось Попову презрение. Отмахнулся мысленно, ушел, питая еще какую-то надежду.
Только уцала за ним шкура, закрывающая вход в ярангу, вылез из полога Тыко, с тетивы лучной стрелу снял, сел напротив шамана на корточки, на лбу коричневые морщины собрал.
— Отец,
— Пусть,— сказал Рырка.— Звери знают закон тундры. Они не возьмут больше, чем им надо.
Долго в чоттагине тишина стояла.
— Ты убьешь таньгов, отец?
Шаман на Тыко быстро глянул, сказал:
— Да.
— Духи отвернутся от нас…
Рырка по лицу ладонями провел, глаза прикрыл.
— Ты сам слышал: я предлагал таньгам уйти. Я пугал их смертью. Они не услышали меня… Я был и останусь здесь хозяином.
— Пришельцы сильные…
— Да,пока у них есть палки,далеко бросающие огонь.Я научил женку забрать у таньгов черный песок и зарыть его далеко от стойбища. Огненная палка теперь мертва.
— Они сказали, что если мы убьем их, то придут другие и убьют нас. Я боюсь мести таньгов… Прежде чем убить их,покажи им озеро Черной пасти, быть может, они повернут назад.
Рырка с сомнением покачал головой:
— Такие не повернут.Но я послушаюсь тебя, Тыко. Путь моей упряжки пройдет по краю пропасти, где живут духи, и ты увидишь, что я прав.
Сон не пришел в ту ночь к Попову. И чем больше думал он про свою жизнь, чем больше вспоминал прошлое, тем меньше боялся смерти и верил, что все обойдется.Про Анкудиновы слова за ночь несколько раз вспоминал. Гнал их от себя. Что воля без чести, без власти? Холопьи слова гулящий говорил.
Порешил Попов: как только укажет ему Рырка гору,биться с ним станет атаман.
Наступил рассвет. Никто не шел от шамана, не звал аргишить. Извелся Федор, ожидая часа урочного. Анкудину сказал, как он порешил.
Тот невесело засмеялся.
— Шаман свое думает…
Не смутили Попова те слова. Голова жаром пылала, душа от нетерпения ныла.
Заря от невидного за краем земли солнца выгорела, синий мороз густым стал, белая луна вылезла из-за сопок. И когда решил Федор идти к шаману испросить причину задержки,у яранги захоркали олени, деревянный стук рогов послышался, снег заскрипел.
— Ваше время пришло, таньги,— раздался за шкурами голос.
Вылезли из яранги,осторожно озираясь Три упряжки увидели. У одной, запряженной белыми оленями, Рырка— косолапый, высокий, с непокрытой головой и тоже во всем белом: кухлянка, штаны, торбаса.
Глянул Федор окрест, и жуть взяла: вокруг наст белый, весь в бурмицких жемчугах, в небе бесовское зеленое пламя пляшет, по окоему волчья мгла стелется.
Тряхнул головой,прогоняя наваждение, бороду выпростал из-под ворота кухлянки.
— С богом, Анкудин. Да спасет нас Христос!
К нартам привязали протазаны, луки да колчаны со стрелами приладили.
Крикнул на оленей
Давно уже Федор приметы пути запоминать перестал, потому как горы, словно сестры, похожими были. Надеялся, что старым следом вернется.
Когда перед рассветом небо совсем черным сделалось, увидели по левую руку глубокий провал.Луна низко стояла, в глаза светила.Со дна поднимались острые скалы, и тени от них на громадное белое поле падали черные, как крыло вороново.
Федор остановил упряжку, Анкудина поджидая. Одними глазами ему на бездну указал, что обок лежала, крест сотворил,молитву стылыми губами прочел. Анкудин, завороженный, вниз смотрел оробело. Лунный свет стекал со скалистых склонов окрестных сопок и лился в бездну, как в чашу. Внизу ходили дымные волны, медленные и неслышные, а в волнах купались чудища-призраки.
Дрожь по спине к затылку поползла, волосы от дикого страха поднялись, малахай зашевелился. Захотелось Федору в этот миг от всего отказаться — от серебра, от почестей. Глянул вперед, чтоб шаману про то крикнуть, а от Рыркиной упряжки только чешуей змеиной след вьется и уходит за склон ближней сопки.
— А-а-а-а! — закричал Попов.
Олени испуганно с места рванули. Побежал атаман за дартой, упал на нее плашмя. Крик его в бездну скатился и утбнул в снегах на лунном сиянии. Даже эхо не вернула Черная пасть.
Олени,шаг умерив, пошли шаманьим следом, будто привязанные невидимой нитью к его упряжке.Федор,лежа ничком,стал истово молиться. Понял вдруг, что прав гулящий Анкудинка:все шесть лет гонялся Федор за своей смертью по неприютной земле, посулы царевы свет застили.
Резко олешек остановил,Анкудина подождал.Глаза дико блестели, язык заплетался.
— Давай повернем, в бега пустимся! Будь проклята та гора!
Анкудин опустил голову.
— Глянь назад, атаман.
Попов с ресниц иней отер.Не почудилось ли?Позади,как поплавки над бреднем-заводняком, с дюжину упряжек маячат… Они заперли выход из долины, по которой казаки с Рыркой ехали.
Оглянулся Федор затравленно. Сказал с необъяснимой ненавистью Анкудину:
— Я государев человек! Мне легче помирать, чем тебе!
И снова несли их олешки по заснеженной долине неведомой чукочьей реки. Попов совсем ослеп от ярости,по сторонам смотреть перестал. Вдруг встала его упряжка, словно в стену уперлась. Вскинул глаза: Рырка рядом с его нартой стоит, держит в левой руке тонкую палочку-погонялку с костяным молоточком на конце.
— Заснул совсем, таньг,— сказал вроде бы даже с укором.— Смотри…— Он протянул руку вперед.— Во-он твоя гора с Загадочно Не тающим Льдом.Возьми ее.