Сказ о серебряной горе
Шрифт:
Анкудин головой тряхнул, в землю кулаком, что гирей, ударил.
— Добро у нас забывают, кусок хлеба поданный, а зло копят, за пазуху складывают, как деньгу, на черный, день. Оттого и злоба меж людей ходит.
— И то верно,— согласился Шолох.— Ведомы мне люди.
Помолчали. Думу каждый свою думал. Баба шаманова пришла. Села на корточки, на ватажников красивыми глазами уставилась, словно речи их понимала.Подумал Федор про казаков презрительно, что впустую они жизнь свою тратят, хотя разного желают. Только его служба смысл имеет, потому что она
Потянул с себя кукашку,торбоса развязывать стал,собираясь спать, но тут вполз в ярангу Эйгели, сел на корточки, собрал вокруг глаз сухие желтые морщины:
— Большой день пришел. Рырка с духами разговаривать будет.— Глаза у Эйгели тревожно блеснули.— Люди говорят, что вернулись они к нему. Снова в большой силе шаман.
— Где, когда?
— В своей яранге. Скоро.
Сон у Попова пропал.
— Казаки, пошли! Послушаем да посмотрим.
— Не сразу приходите,— посоветовал Эйгели,— сперва я уйду.— Он помолчал, потом сказал, заглядывая в лицо атамана:— Стал я бояться Рырку. Коли люди правду говорят, что духи вернулись к нему, он про все узнает и прогонит меня в тундру без еды и одежды…
— Я защищу тебя,— возразил Попов.— У меня есть палка, далеко бросающая огонь.
— У тебя есть палка, далеко бросающая огонь,— согласился коряк.— Но кто знает, что могут сделать с ней духи, если захотят. У тебя сразу пропадет сила… Дай мне лучше железных крючьев для ловли рыбы.
— Добро,— важно сказал Федор.— Но ты их получишь вместе с ножом, когда придет время.
А когда уполз из яранги раб, проверил атаман висящий у пояса нож, другой в рукав кукашки спрятал— маленький и острый, на лету волос перережет.
— Пошли, казаки.
И все, как и Федор, оружие проверили. Копья-протазаны брать не стали. Бесполезны они там, где народу много. Лучший друг в драке тесной — нож да кулаки крепкие.
В шатер прошли смело, приветствуя людей по их закону.
Посреди чоттагина костер большой из толстых плавниковых бревен. Бревна белые, как рог олений, пролежавший под снегом много зим. Люди плотно сидели вокруг голые до пояса: жарко в яранге от человеческого дыхания и костра. Шаман к самому огню придвинулся, лицо в ладони спрятал, кукашку не снял и оттого казался большим и лохматым,словно медведь спящий. Рядом с ним сын его Тыко ярар держит, тело все в буграх мышц, бронзовое и блестящее.
Рырка вдруг поднял лицо. Волосы без привычного ремешка на щеки упали, глаза как две норы глубокие, темные. Полез за пазуху, вытащил вязку малую сухих, сморщенных грибов. Шолох тихо шепнул атаману:
— Мухоморы поганые колдун жрать будет. Их у анадырских юкагирей оленные чухчи на ровдугу да на лисиц черных выменивают.
Рырка отрывал от грибов мясистые кусочки и медленно жевал, ни на кого не глядя и лицом не меняясь.А когда съел их много, Тыко протянул ему большой долбленный из лиственничного нароста ковш,полный воды.Закинув высоко голову, шевеля большим, с гусиное яйцо, кадыком, осушил ковш Рырка.
Тихо в яранге. Молчат собравшиеся, терпеливо ждут, когда войдет в шамана дух
Рырка калачиком свернулся на шкурах, колени к подбородку подтянул. Костер затухал. Темнее и темнее в яранге. Угли малиново светятся, да робкие язычки разноцветные по ним, как по камням водяные струйки, бегают. Даже осенний ветер куда-то улетел. Тихо, как в первый день зимы.
И время шло непонятно— не то быстро, не то медленно. Казалось Федору, что давным-давно он здесь сидит,а потом — что совсем немного, будто только зашел.
Все тяжелее, все гуще воздух в яранге. Рырка стал оживать: то рука дернется,то нога,то шерсть на кукашке зашевелится,дыбом встанет,—значит, дрожь по телу прошла. И вдруг вскинул голову,— пена с губ к подбородку струйками. Тыко в костер неведомых трав кинул. Цветные огоньки по углям запрыгали, маленькие и быстрые, как пуночки.
Шаман рукой взмахнул, и исчезли они. Вместо цветных огоньков поднялось большое белое пламя и к руке потянулось.В яранге сделалось нестерпимо светло,будто солнце вошло.Большая резкая тень на шкурах шевелилась, ползала.
Ухнул шаман совой, загоготал белым гусем и встал на ноги. Кухлянка с него сама вдруг упала, сухое тело из костей и жил мелкими судорогами подергивалось. Почудилось Попову, что перья птичьи начали расти на том теле.
— Духи могучие, духи сильные! — закричал Рырка.— Я зову вас! Самый верный и сладкий дух «веселящего» гриба уже пришел ко мне из лесов пьяных, из-под пней гнилых! Он сказал мне, что пора звать вас!
Вмиг пламя в костре упало, прижалось к земле. Подступила тьма. Меж людей заходили странные крики, вздохи, скрежеты.
Схватил Рырка ярар, ударил в него что есть силы и мелкими шагами вокруг углей забегал. Уронил ладонь на рукоять ножа Федор, сжал крепко. Показалось, не люди сидят вокруг, а нечистая сила на шабаш собралась. При слабом свете костра увидел: Анкудин зло и растерянно ухмыляется, Теря робко вздыхает, Шолох беспокойно ерзает, крестится.
— Дух Зимы, Дух Пурги, Дух Ветра! Вы, прилетающие с Внешнего моря, укажите мне путь и время кочевки! Укажите мне места, богатые сладким ягелем, урочища, где не топчут свою тропу волки! За это я.принесу вам в жертву самого черного оленя в моем стаде и окроплю закат его кровью.
— Ух! Ух! Ух! — трижды пронеслось над ярангой.
И ощутил Федор на лице дуновение ветра, словно большая птица рядом пролетела, бровей мягким крылом коснулась. Вся яранга наполнилась шелестом.
— Какомэй!^1—тихо вскрикивали в темноте невидимые соседи.