Сказ о Владе-Вороне
Шрифт:
Ворон никак не ответил и умолк надолго. Кощей успел понять, что снова обидел небрежением, прежде чем услышал:
— Врешь.
Ну да, вещую птицу обмануть — постараться нужно.
— Лгу, — согласился Кощей. — Но подробности утаю, извини. Потешу самолюбие.
— Моревна согласие дала?
— Дала, — на этот раз Кощей не стал юлить. — И ничего взамен не попросила, кроме перемирия. Чем ты ее зацепил настолько?..
— Тоже,
С попутчиком говорливым любой путь короче вдвое, а коли попутчик этот приятен и интересен — в дюжину раз. Ни усталости, ни голода, ни жажды в теневом мире не существовало. Так-то хоть по потребностям время засечь удалось, но чего нет — того нет.
Долго ли прошли, коротко ли, но снова споткнулся Кощей на ровном месте, а осознав почему, зашипел разъяренным змеем:
— Ах… гадюка подколодная! Так и знал!
Кто-то на Калинов мост ступил, пошел через речку Смородину!
— Держись, птица моя вещая, сейчас драться будем! — это Кощей выпалил, не задумываясь над тем, как и что делает, сходя с одной тропы на другую, в единый миг у моста оказываясь, да не по свою сторону, а противоположную: откуда мары, моры и чудо-юда приходят.
Ворон с плеча слетел, вмиг Владом обернулся. А потом Кощей застыл, вымолвить ничего не в состоянии.
— Забавно, — первым тишину Влад нарушил, голову по-птичьи к плечу наклонив.
Только затем Кощей отмер и принялся смеяться: громко и безудержно, выплескивая раздражение, скуку, неуверенность — все-все чувства и ощущения, которые замораживал в себе и в потаенный ларчик души складывал, пока за своим Вороном шел. Тот тоже долго серьезным не продержался. Такое ржание не только кощеева жеребца посрамило бы, а весь табун Ягишных коней зачарованных.
Что отличает самого глупого человека от самого умного животного? Умение смеяться. Смех — это жизнь. Вот они и не могли остановиться, доказывая свое право живыми зваться.
Хотя зрелище действительно смешило, да еще как!
Стоял возле моста незыгрь — тварь вида отвратного. Из семи пастей его извергалась жижа смердящая. Кто смрад тот вдохнет, тот вмиг помутится сознанием, белого от черного не отличит, а то и темное со светлым перепутает. Незыгрей любили приманивать людские правители да жрецы, в собственных богов не верующие: наводили морок с их помощью, считали, будто так проще народом управлять. Ведь можно, ничего не делая, внушать, будто печешься о благе и справедливости. Или, правя железной рукой, из войн с соседями не вылезая, клеветать, что сами соседи нападают. Вот только забывали царьки и корольки недальновидные, кому подобные твари служат. Любой яд или морок действуют не вечно, после отравлений, коли выживает человек, наступает у него похмелье лютое, а затем прозрение и переосмысление. И сильно повезет людским правителям, если те, кого они морочили, очнутся после их смерти — так хоть не увидят, как проклинать их станут и над трупами куражиться: может, на словах, а может, и на деле.
Стоял незыгрь и обрубком, то ли конечность
— Ну, Моревна! — не выдержал Кощей. — Зря говорят, будто шутки шутить не умеешь.
Прекрасная владычица этого царства, разумеется, не ответила. Ни напутственным словом не одарила, ни о договоре не напомнила. Но, наверняка, именно она незыгря послала опоры моста околачивать: решила помочь выбраться из теневого мира. Кощей оценил. А оценив, воспылал искренней благодарностью.
«Будет мир меж нами теперь, — пообещал он мысленно. — Невесть сколь долго, но я точно первым войну не развяжу».
Перешагнул Кощей с ноги на ногу, внизу завозилось и внезапно громоподобно тявкнуло. Незыгрь посерел и так в сторону шарахнулся, что едва в реку не свалился.
— Иди ты… восвояси, — напутствовал его Кощей.
— Это… как? — удивился Влад, разглядывая трехголового щенка.
— Тебя спросить следует.
Влад нахмурился, потом хмыкнул.
— Ну… — протянул он, — пусть будет.
— Конечно, пусть, — согласился Кощей, — хоть и станет жрать в три глотки, а нас не объест. Хотя знаешь… хочу его подарить одному знакомому. Твари теневой в царстве Подсолнечном тяжеленько будет, а под землей — в самый раз. Как думаешь?
Влад повел плечом:
— Как знаешь.
— Пойдем, Ворон, — сказал Кощей.
Перешли они реку, да в родной Нави очутились. Многое после еще было, многого пока не случилось.
— И когда ты думаешь сообщить ему? — Велес сидел у костра, грея руки живым огнем. Тот не жалил, ласкал красивые длинные пальцы.
— Надо ли? Сам обнаружит.
— Ох, Белун… — Велес покачал головой. — Вообще-то ты власть мою ограничил. Именно я ведь путями ведаю, врата меж мирами открываю. А теперь братец твой гулять по ним может без моего на то дозволеньица, — говорил вроде и сердито, а вроде и нет — с ним не разберешь.
— Кощей через суть свою переступил, потому может. И это правильно, — сказал Белобог. — Мир меняется. Скоро не всякий из нас сумеет по Яви словно по двору ходить. И вовсе не самозваный божок несуществующий дороги нам закроет, а сами люди.
Велес прошипел какое-то ругательство на языке змеином, Белобог решил не отвечать.
— Не много ли доверия братцу твоему?
— Он — первейший хранитель людской, нравится это кому-то или нет. К тому же, сдается мне, нечасто он станет прибегать к возможности в Явь лично отправиться без твоей помощи.
— Чтобы ему в Яви родиться, в Нави умереть требуется, — вздохнул Велес. — Не уверен, стал бы сам ходить дорожкой таковой.
<