Сказ про Доминикану

Муратов Петр Юрьевич

Недалеко от берега красовалась белая беседочка, увитая цветами, с изображением свадебных колец, а рядом – белая карета для проведения брачных церемоний. Я однажды видел ее, запряженную лошадкой, с молодыми англоязычными новобрачными. Как говорится, «совет да любовь», правда, не знаю, как правильно озвучить эту фразу по-английски. Довелось позже щелкнуть счастливых «джаст мэрриэд» на фоне пальм, по их просьбе, на их фотоаппарат. После чего показал им большой палец и послал воздушный поцелуй.

Я поделился своим удовлетворением по поводу отсутствия в отеле излишней секс-активности с одним знакомым из отдыхающих, мол, надо же, а я-то раньше думал… Тот недоуменно посмотрел на меня:

«Ты, вообще-то, подходил к круглосуточно дежурящим на стоянке мотоциклистам за пределами отеля? Нет? А на ночную дискотеку в соседний отель не «намыливался»? Тоже нет? А, ну, тогда понятно. Двадцать долларов местной «красавице» – и, как говорится, любой каприз за ваши деньги!» Нет уж, спасибо, спасибо… Точнее – «грасийас»!

Справедливости ради, все же скажу, что некоторое количество немолодых иностранок на пляже отеля вели себя довольно похотливо, видимо, в ожидании внимания со стороны местной молодежи из обслуги или еще кого. Мне почему-то в голову приходили строки из народной песни, исполнявшейся некогда Зыкиной: «Посею «либиду» на берегу!», в оригинале – «лебеду». Как-то видел неспешно фланирующую парочку: молодой мулат нежно держал за дряблую ягодицу пожилую американку. Но это, повторюсь, исключение.

Первый раз в жизни я оказался среди такого количества отдыхающих иностранцев – в основном, англо- и испаноговорящих. Нас, русских, точнее, русскоязычных, было совсем немного. Несколько раз слышал французскую речь, даже познакомился, разговорившись на примитивном английском, с двумя дамами из Марселя. Знаю, что французы ревностно воспринимают снижение «веса» своего мелодичного языка в мире и, особенно, в Европе.

Однажды один идущий навстречу негр почему-то поприветствовал меня:

– Бонжур!

– Бонжур, – отвечаю.

Он, резко тормознув, радостно спросил:

– Парле ву франсе?

– Но, пардон.

– Русие?

– Уи.

Разочарованно вздохнув, темнокожий француз побрел дальше. А я, удовлетворенно хмыкнув, отметил про себя, что впервые в жизни поучаствовал в диалоге, совершенно не зная языка.

Вывески и объявления в отеле были на четырех языках: английском, испанском, немецком и французском. На русском кое-где тоже стали появляться, но еще редко, и, наверное, совсем недавно. Но ничего, как говорится, дайте срок. Удивительно: немецкую речь не слышал ни разу, да и по телевизору по-немецки вещал всего один канал. Видимо, немцы слишком экономны – чего так далеко ездить?

Больше всех, конечно же, было раскормленных, громко базлающих америкозов. Их я всегда угадывал безошибочно. Но, надо отметить, они показали себя довольно учтивыми: чуть что – «сорри», «сэнкью». Интересно было на них поглазеть, кое с кем даже немного пообщался. Черных среди них почему-то совсем не было.

В ресторане «Эспаньола» была стойка «Америкэн экспресс» с их неизменными мак-, чиз-, гамбургерами, жареной картошкой и кока-колой. Туда всегда была очередь. Смотрел на них и думал: товарищи дорогие, сорри, «деа френдз», вот же, оглянитесь, в двух шагах от вас – нормальная вкусная полезная еда! Что вы толпитесь за своим «стафф» («хавкой» и пойлом)? У вас же не обеденный перерыв на службе, едрид вашу! Ладно, это ваше, «фаст-фудзависимых», дело.

Невольно сравнивал наших с ними. Не сочтите за самообольщение, но наши – колоритней, что ли. Понимаю, что в этом отеле были далеко небедные россияне, но все же. «Братковских» физиономий я там, слава Богу, почти не встречал, а косить «под братву», как в девяностые годы, стало уже не так модно. Выглядели наши атлетичнее, и если на пляже я видел женщину с хорошей фигурой, то, честное слово, девяносто процентов вероятности, что она из России или Украины.

Мне

показалось, что и лица у наших выразительнее. У америкозов мышцы лица расслаблены, поэтому на их физиономиях присутствовал легкий-легкий налет дебиловатости. Либо у них «так принято», либо всецело отдаются отдыху. И хоть поутру многие из них бегали вдоль берега, но как-то расслаблено, вальяжно, по инерции.

Словом, если раньше говорили, что советского человека, в бытность СССР, везде узнавали (выдавала простота душевная, отпечатанная на лицах), то сейчас всё с точностью наоборот, хотя америкозы, конечно, вовсе не просты. Однако я в своих наблюдениях «Америки не открываю», извините за каламбур. Впрочем, зачем далеко ходить за примером? Сравните Путина и Буша – в чью пользу разница образов, по-моему, не обсуждается.

Многие наши соотечественники стараются подчеркнуть свое происхождение: популярны майки с двуглавыми орлами и флагами, надписями «Россия» или «Russia», а у одного красивым древнеславянским шрифтом было крупно написано: «Мы – русские, с нами Бог!» Почти все соотечественники, в отличие от иностранцев, подчеркивали символ веры – золотые православные крестики, иногда довольно крупные по размерам.

Близкое соседство с американцами вызывало у меня не просто праздное любопытство. Я, сформировавшийся в эпоху глобального острого военно-идеологического противостояния СССР и США, имел уникальную возможность так тесно соприкоснуться с ними в равном статусе: и я, и они – гости, отдыхающие. Американцы, правда, намного ближе к своему дому. Боже мой, вспомните, какой подсознательный культ Запада мы сами себе создали в эпоху «развитого социализма»! Каким сладким нам казалось капиталистическое «забугорье» из-за нашего «железного занавеса»! Честно признаюсь, сколько раз я, переведя дух после очередной бравурной речевки «Долой американский империализм!» или «Смерть загнивающему капитализму!» на комсомольских «шабашах», внезапно ловил себя на крамольной мысли: а ведь как, гады, красиво «загнивают»! Или после популярного некогда лозунга «Всё во имя человека, всё для блага человека!» добавлял шепотом – «с Запада». Как бы логично заканчивал крамольную для тех времен мысль.

И вот они, родимые, рядом в изобилии. И не просто рядом: живут в одном бунгало со мной, кушают за соседним, а то и за одним, столиком, лежат рядышком на пляжном топчане, сидят на одном сиденье в вагончике автопоезда. Мне было интересно всё: как американцы ходят, разговаривают, жестикулируют, смеются, едят, пьют, одеваются. Можно было их потрогать, пообщаться с ними. К некоторым приятельски обращался: «хай!», «бай-бай» или «си ю!», они с улыбкой отвечали. Ребята! Никакие это не «сверхчелове-ки»! Самые обычные люди, хотя и немного своеобразные, в силу своей убежденности: «мы – хозяева мира», ети их через тудыть! Но с ними вполне можно (и нужно!) успешно конкурировать, для этого у нас теперь, слава Богу, есть всё. Для меня, в прошлом комсомольского «вожака», ныне предпринимателя, да и просто пытливого исследователя жизни, это было философски, я б даже сказал, мировозренчески очень значимо.

Правда, разок я «прокололся». Регулярно наблюдал за одним «мачо», не сомневаясь в том, что он – иностранец: толстоват, длинные черные вьющиеся волосы, гнусная рожа. Каково же было мое удивление, когда тот заговорил на чистейшем русском – закрутил курортный роман с одной из наших «фильтровичек». Даже как-то раз сказал мне колкость – я долго смотрел на него в упор, решая, стоит ли «развить тему», но решил не портить отдых ни себе, ни ему. Пусть живет: как-никак соотечественник, хоть он и... Между прочим, изредка слышимая русская матерщина почему-то меня там коробила. Парадокс?