Сказание о граде Ново-Китеже(изд.1970)
Шрифт:
Уперев локти в колени и положив голову в ладони, капитан посмотрел вниз, на богоспасаемый град. Пыльные ухабистые улицы, потемневшие от дождей избы со ржавыми соломенными крышами, лютая бедность, голод, невежество, тоска. В этих дымных, вонючих избах тлеют лучины, хлебают там щи без соли, жуют несоленую кашу, кривятся от трудной вони несоленой рыбы. Там стонут и надрывно кашляют больные тифом, оспой, чахоткой; здоровые от беспросветной нужды, голода и смертной тоски или бегут в кабак, или молятся истово. А подняв в молитве глаза к небу, видят все тот же Детинец, его пузатые
Капитан вздохнул и выпрямился. К черту хандру, о деле надо думать!
– Пуд, нашли твои лесомыки что-нибудь в церкви «Николы на бугре».
Волкорез виновато облизнул обветренные губы:
– Дельного ничего не нашли, кормилец. Следы видели в лыве [38] . Это подале от церкви будет. Обутка аки бы не наша. У нас такую не носят.
– А в самой церкви, внутри? Особенно в алтаре?
– В церкве ничего не нашли.
«Неужели не в алтаре «Николы на бугре» их притон, когда они приходят сюда? А харбинский окурок? Но где же они прячутся?..»
38
Лыва – мелкое болото, мочажина.
Из города прилетел вдруг возбужденный слитный крик людей. Ратных удивленно и тревожно прислушался, из-под ладони посмотрел на город.
– Что это за крики? – спросил он. – Около Детинца, кажется, люди кричат?
Староста Гончарного посада улыбнулся.
– Сёдни наши посадские ребята с детинскими сражаются. Мячик ногами мутузят, бесенята. Им что? Балуют.
– Сборная «Посады» – сборная «Детинец». На первенство Ново-Китежа. Большой футбол! – сказал капитан, и голос его потеплел. – А принес футбол в Ново-Китеж Сережа. Не пришлось ему, бедному, участвовать в таком ответственном матче… И не побоялись верховники своих детей на футбол отпустить?
– Мы-то с Детинцем в «тесную бабу» играем, а ребятне это ништо, – объяснил гончар. – А для охраны своих чад послали верховники на поле две десятни стрельцов.
– Две десятни – пустяковина. И не пикнут! – сказал презрительно староста солеваров. – Надо бы детинских щенков похватать – да в подвал. И обменять бы на наших, на мальца и на Виктора.
– Мы не верховники, мы с чадами не воюем! – резко сказал Будимир.
Солевар заметно смутился.
– Прости, коли так, на глупом слове. Все помолчали, прислушиваясь. Из города доносился все тот же гул голосов, затем дружное, восторженное «а-а-ах!».
– Завелись уже в Ново-Китеже болельщики. Ишь как переживают! – засмеялся Ратных.
Будимир первый услышал близкий человеческий крик. Он поднялся с камня, посмотрел вниз. Без тропки, напрямик ломился к ним Истома. Приблизившись, он обвел всех медленным взглядом, часто, запаленно дыша. И все еще молчал.
– Ишь запалился как, – не вытерпел Будимир. – Пошто спешил?
– Вам сказать. Полдень уж, из Детинца никто не пришел.
Старосты переглянулись, все разом вздохнули.
– Верховники
У Будимира на скулах выступили каменные желваки, так стиснул он зубы, и лоб разрубила каменная складка меж бровей. Но он молчал, глядя в землю.
– А спасение Виктора и Сережи только в немедленном восстании, пока братчики не засели в Детинце. Поймите это, – умоляюще смотрел Ратных на старост.
Гончар поворошил бороду, сказал осторожно:
– Бой этот для нас последний будет. Одолеют – вся наша жизнь кончена!
– Нет, ты скажи, как думаешь: можно наших друзей мирских оставить верховникам на растерзание? – сумрачно посмотрел на него староста Щепного посада. – Ну? Чего молчишь?
– Не можем мы того сделать, спасены души! – громыхнул Будимир. – Не можем друзей верных в беде бросить! Есть иль нет на нас крест? Я так думаю, начнем с теми силами, кои соберем!
– Опасно, – покачал головой гончар.
– Держи опас про запас, хлебна муха! Знаю, что опасно. А мы всю жизнь с опаской жили. Старосты, спасены души, разойдемся по своим посадам и клич кликнем!
Старосты ответили ему одобрительными восклицаниями.
– Аида вниз, в город! – закричали они. – Мешкать грешно!
Все начали спускаться с Лысухи и вскоре вышли в Кузнецкий посад. Здесь гремело, звенело и дымило на каждом шагу.
– А кузнецы всё стучат и стучат! Погибель Детинцу куют! – сказал Волкорез.
Остальные засмеялись.
Будимир остался в своем посаде. Затем и остальные старосты начала расходиться по посадам. Капитан свернул к Детинцу. Надо осмотреть будущий театр военных действий. С ним шли Волкорез, Лапша и Истома. Гул голосов на футбольном поле становился все сильнее.
– Эк, орут-то! Как на кулачном бою, – сказал одобрительно Лапша.
Что-то изменилось в криках футбольных болельщиков – они стали злобнее, беспощаднее. Вырвался вопль, умоляющий о пощаде.
– И верно. На кулачки, что ли, там пошли? – недоумевающе пожал плечами Волкорез.
И вдруг разноголосый протяжный вой двинулся, полетел. Людские возбужденные голоса, неистовые крики, слезливые причитания женщин, чьи-то испуганные подвывания, злой собачий лай – весь этот гул катился, приближался. А Затем появились и люди. Первыми выскакали конные стрельцы. Они мчались, давя кур и поросят, спасаясь от посадских, бежавших сзади и нахлестывавших стрелецких коней в десять хворостин. Испуганные кони подбрасывали на скаку крупы и опрокидывали всадников на шею.
Стрельцы успели проскочить в открытые для них ворота Детинца. А затем ворота захлопнулись перед самым носом подбежавших посадских.
Вся огромная площадь перед Детинцем была уже забита народом. Всюду всклокоченные бороды, бараньи и собачьи шапки, сермяжные армяки и кафтаны. Все кричали и грозили Детинцу кулаками, кольями, топорами, кузнечными кувалдами.
– Неужто бунт? Святой бунт? – спросил тихо Истома, прижав к груди ладони. На лице юноши был восторг, глаза его сияли, будто светились изнутри.