Сказание о Старом Урале
Шрифт:
– Как не понять!
– Тройку мою после полуночи тихонько подашь. Как уеду – ходи по заводу с веселой рожей, никакой тревоги сам не выдавай и в людях не разводи.
Опираясь на черемуховую трость, на пороге зала появился Савва. Он будто уменьшился ростом и глухо кашлял.
– Мир честной беседе! Наведаться к себе повелел, хозяин?
– Здорово, староста башенный! Ступай, Шанежка.
Старик проводил приказчика насмешливым взглядом.
– Видать, хозяин, насыпал ты ему соли на все места. Совсем притих. А ведь
Савва с удовольствием осматривал зал, будто никогда не видел.
– Знатное место! Только всякое слово здесь будто громом отдается. Ежели беседовать позвал, пойдем лучше в отцов покой. Не по себе становится при эдаком богатстве. И глядеть-то на такое отвык.
Демидов взял канделябр.
– И то. Идем к отцу, дед Савва.
Когда вошли в покой Демидова-отца, Савва осенил себя крестным знамением.
– Садись.
– Постою. Ноги держат.
– Неможется тебе, старик.
– Весь поскрипываю, как немазаная телега. Тяжко стало, как леса кругом огнем взялись. Жалко их. Спать не могу. Никогда раньше так не горели.
Савва разговаривал стоя и не сводил глаз с портрета царя Петра.
– А я ведь помню, как сей царский лик сюда привезли. Непогода была страшнущая. Офицерик его привез. С виду молоденький, а уж важен, куда тебе... Пошто неожиданно прикатил? Неужли опять на тебя, что на медведя, ловчих спустили?
– Розыск против меня в Сенате надумали.
– Так что же из того? Впервой, что ли? Плюнь ты на этих ловчих, Акинфий Никитич. Бывали у нас царские следователи. Отъедались на даровых харчах. Иные в баньках париться любили, другие с девушками пошаливали да и отъезжали в обрат с подарочками. И вся гоньба.
– На сей раз, Савва, гоньба построже и охотник покрупнее.
– Да какой там охотник! У нас на все свой сказ есть, чтобы ответ держать. Аль позабыл, как покойный родитель твой говаривал: «Де на наших, мол, демидовских шашнях комар носика не подточит»? Видать, не я один старею. И к тебе она, знать, подобралась, старость тревожная. Тоже велит, как и мне, обо всем думать да беспокоиться. Ты тоже от того притомился.
– Дело к тебе у меня нынче немалое. Прошу тебя, сядь тут рядом и давай-ка вместе это дело обмозгуем.
– Постою. Это ты при царях и царицах сидеть за картами приобык. А я и перед нарисованным не сяду. Не неволь. Сказывай свое дело. Послушаю я, а ежели надобно, и запомню.
– Вернее тебя, Савва, у меня человека нет.
– В том сумления не имей.
– Беглых людей хозяева на меня царице нажаловались. К ответу требуют за всех пойманных.
– Ишь ты! А царица писала такой закон, по которому нельзя шатучих да кержаков ловить? Ежели бы не ловили, кто царю Петру пушки бы лил? Зря ябедничают. По-доброму с тобой куда сподручнее. Они бы лучше попросили на бедность серебришка, чем ябедничать, вроде ребятишек малых.
– С розыском важный князь прибудет.
–
– Шутишь все, старик. Уж какой я князь: в холщовой зыбке мать укачивала.
– Что-то, хозяин, ты нынче по-чудному речь ведешь. Ты пояснее мне растолкуй, чего надобно для тебя изладить. Какие, скажем, канавы нарыть, чтобы у княжеского возка оси переломились. Что от розыска ты над собой не убережешься – про то я давно чую. Больно разошелся и рубликами, как овсом, раскидываться стал. Это к добру не ведет. Позабыл про людскую зависть? Стало быть, для меня опять подошла пора концы топить.
– Так думаю.
– Ну и утопим. Без пузырей потонут.
– Так ведь в башню-то... придется людей прятать, кои не объявятся.
– И их спрячем.
– Сколько под башню загнать можно?
– Ежели во все казематы, то немало.
– Под башню повелел я всех молчальников свести.
– На отсидку? Крика бы не подняли. От площади близко. Услыхать могут.
– Недолго накричат. Захлебнутся.
Савва вздрогнул, посмотрел в глаза Акинфию.
– Вон что надумал? Так ведь перво-наперво вода чекальню зальет.
– Серебро снесешь в Цепную залу. Ту не зальет.
– Кто его знает! Гляди, как хлынет. Воды в пруду вдосталь.
Демидов достал из кафтана две половинки разрубленного кольца.
– Вот гляди. На две половинки порушено. Половину с изумрудом сейчас тебе отдам, а половину с рубином с собой в столицу возьму. Ежели прискачет к тебе от меня гонец со второй половиной, тогда в третью полуночь после приезда гонца пустишь под башню воду из пруда.
Савва показал хозяину свои старческие руки. Они заметно дрожали.
– Не хватит в таких руках силы шлюз поднять, да и осмелюсь ли на такое дело?
– Грузило запасное на шлюз урони. Проломит. Канат на крюку. А канат перерубить – и твои руки сгодятся.
– Так то проще простого. Только...
– Что замолчал? Или откажешься?
– Отказываться мне нельзя. Весь грех все одно на тебе, хозяин. Ты топор, а я топорище. Рубит сталь, а не деревяшка, хотя одно без другого ни доброго, ни злого дела не сладят.
– Только один ты и будешь знать про это.
– Кому же еще и знать?
– Принимать столичных гостей брат Никита сюда из Ревды приедет.
– Зря.
– Иначе нельзя. Я в Петербурге буду. Обязательно надо кому-нибудь из Демидовых гостей принимать.
– Прокопа бы прислал.
– Гм. Как же ты узнал, что он в Тагиле?
– Сам сейчас сказал, а я ведь и не ведал сего. Только видение мне недавно было, и понял его, что недалеко Прокоп. Сусанна приходила. Покойница меня частенько навещает.
– Это тебе все сие мерещится.