Шрифт:
Перевод с вьетнамского Н. Никулина
Издательство
«Художественная литература» Москва 1970
Перевод под редакцией
С. ХОХЛОВОЙ
Предисловие Н. НИКУЛИНА
Художник Г. КЛОДТ
Эпические сказания народа эдэ
Сорок лет назад впервые было
Четверть века спустя последовала публикация другого сказания, в предисловии к которому Ж. Кондоминас, известный французский этнограф, с сожалением отмечал, что остальное эпическое наследие эдэ безвозвратно утрачено. Ученый, однако, ошибался. Заботу о культурном наследии всех национальностей Вьетнама после Августовской революции 1945 года взяла на себя народная власть. В 60-е годы благодаря труду и таланту фольклористов ДРВ было подготовлено к печати и издано около десяти сказаний эдэ, сохранившихся в живом бытовании.
Знатоками эпоса у эдэ в большинстве случаев являются старики. Почти каждый из них может рассказать полюбившийся отрывок. Но целые сказания помнят немногие. Вот их-то и приглашают наперебой то в одно, то в другое селение. Платы за свое выступление сказитель не берет, а довольствуется угощением.
С наступлением вечера все селение собирается в большом доме послушать сказителя. Особенно многолюдно бывает после сбора урожая, когда все освобождаются от хозяйственных забот в поле или в лесу.
Сказитель усаживается на помосте, возле очага, зажигаются светильники. Начинается спектакль своеобразного «театра одного актера». О таком спектакле рассказывает вьетнамский фольклорист Дао Ты Ти.
С трех сторон вокруг сказителя усаживаются слушатели. Первые его слова: «А сказание о Дам Шане, которое вы хотите послушать, соседи, доподлинно таково…» — еще тонут в шуме, но через несколько мгновений слушатели затихают, они напряженно следят за жестами и мимикой сказителя. Его лицо по ходу повествования меняется: становится то печальным, то радостным, то гневным. Он то напевно декламирует, то поет, подражает трубным крикам слонов, рычанию тигров, журчанью горных ручьев, гомону птиц. В комических эпизодах слушатели громко смеются, рассказчик же либо смеется вместе со всеми, либо умолкает, дожидаясь, пока не утихнет смех.
Бурные исторические события и потрясения, которые пережил и переживает Южный Вьетнам в последние десятилетия — Августовская революция, антиколониальная война Сопротивления, борьба с американской агрессией, — в корне изменили некогда замкнутую и застойную жизнь горных селений. Исчезли либо нарушены многие из давних традиций и обычаев. Все реже собираются люди послушать сказителя. Эпос вытесняется из жизни общины, и если в старину исполнение сказаний считалось ритуалом, то теперь их пересказывают главным образом в домашнем кругу, для детей. Идет процесс упадка эпической традиции, еще недавно игравшей важную роль в духовной жизни эдэ, народа, по сути дела, и сейчас бесписьменного, для которого фольклор, и прежде всего эпос, был единственным доступным ему словесным искусством. Постепенно эпические сказания эдэ забываются, исчезают вместе со стариками, знатоками эпоса. В памяти потомков сохраняются только сюжеты, а образность эпоса, его стилевые особенности либо совсем стираются, либо претерпевают изменения. Архаические слова и обороты речи, ставшие непонятными, заменяются новыми. Резко сокращается число повторяющихся словесных формул — так называемых «общих мест». Этот упадок эпической традиции в большей мере отразился на втором из помещенных в книге произведений — «Сказании о Дам Зи». Определенной «модернизации» подверглось и содержание сказаний: так, при пересказе эпоса были опущены эпизоды, в которых божества произносят наставительные речи, воспринимаемые современным
Центральное место в эпосе занимает героический образ богатыря, по своей воле идущего на подвиг — будь то былинный Илья Муромец или богатырь Дам Шан из сказания народа эдэ, вождь, который «носит на голове двойную повязку, а на плечах мешок из звериных шкур».
Но если былинная застава богатырская стоит на защите всей земли русской, утверждая идею патриотизма, то герои сказаний — вожди племен, — естественно, представляют не народ и отечество, а роды, «свои селения». В этих образах воплотилось идеализированное представление о могучих защитниках «людей селения», а также о ревнителях родовых обычаев, об искусных и смелых воителях, способных отомстить врагу, захватить чужое добро и пленников — рабов.
Как и во всяком архаическом эпосе, в сказаниях эдэ опоэтизированы не только воинские подвиги, но и труд, который рисуется как богатырское деяние, а образ самого богатыря нередко ассоциируется с мифологическими первоучителями людей. Архаичен в сказаниях идеал селения, восходящий к представлениям родового общества, где все члены общины живут в богатстве и довольстве. «Каждый знает — и кто на западе живет, и кто на востоке живет, — как богато селенье Дам Зи, как здесь много гонгов из бронзы, узорчатых кувшинов, — все знают, что здесь в изобилии рис и вино».
Общинники ревниво оберегают равенство всех членов рода. На вопрос прохожего, где дом вождя, люди селения отвечают: «Откуда здесь взяться вождю? Мы равны меж собою, как воды в ручье, как арековые пальмы в роще».
Сказания эдэ сохраняют живую связь с мифологией и примитивными верованиями. Дам Шан, житель Земли, добирается до обиталища богов — небесного селения Айдис. Почитаемое божество появляется среди людей.
На языке эдэ сказания именуются «кхан», что означает «воспевание», «восхваление». Это название, пожалуй, свидетельствует о том, что развивались сказания из песен, которые воспевали реально существовавших богатырей. Вполне вероятно, что образы богатырей в эпосе имеют историческую основу.
Важную роль в сказаниях играет «драматический» элемент, так как любое сказание состоит в основном из диалогов и монологов и его легко превратить в действо.
Художественные образы в сказаниях навеяны красотой тропической природы Вьетнама. Сравнения нередко как бы образуют целые цепочки: «Шла она — словно феникс летел, словно ястреб над равниной парил, словно воды бежали в горном ручье». Представления о красоте, передаваемые этими сравнениями, бывают весьма своеобычны: «Что ни шаг, надувается юбка от ветра, будто наседка, которая хочет цыплят защитить, распушив свои перья…» Сравнение, даже когда речь идет об абстрактных понятиях, ощутимо в своей материальности:
«Когда шел внизу, мимо свай, под мостом, моя храбрость была величиной с золотую чашу, когда я к тебе поднимался, она стала величиной с серебряный таз, а когда я вошел, в твои покои, моя храбрость стала велика, как кувшин вина, который слона стоит».
Метафоры, как это свойственно фольклору, являются скорее своеобразными иносказаниями, имеющими тенденцию превратиться в символику: «Баньян, растущий у ручья», говорят о вожде племени.
Как и в любом эпосе, важную роль играют повторы. Дважды похищают жену у Дам Шана, и дважды вступает он в смертельный поединок, чтобы вызволить ее; много раз испытывают свою силу и ловкость три брата из «Сказания о Дам Зи». Повторяющиеся эпические формулы взяты из церемониала приема гостей. И в наши дни у народа эдэ, например, учтивый хозяин, скромно приглашая гостя к еде, произносит те же слова, что героиня «Сказания о Дам Шане»: «Отведайте моего риса, который плесенью пахнет, поганой похлебкой моей не погнушайтесь…» Эти слова не портят гостю аппетита, и, отведав угощения, он с той же скромностью отвечает: «Так сытно я никогда еще не ел. Дома один огурец грызу три года. А одного арбуза мне на три жизни хватило бы».