Сказано — сделано
Шрифт:
Но я так на него глянул, что он сразу замолчал.
— А сейчас, наверное, уже математика идёт, — грустно вздохнул я. — А ведь я и математику сделал. Задачка вот только не получилась.
— А у меня получилась, — сказал Генка.
— Не заливай. Я Витьке Самолётову звонил. У него тоже не получилась. А уж Самолётов — сам знаешь.
— Да честно говорю, решил, — засуетился Генка. — Гляди, как я делал.
Генка отломил от стены кусок штукатурки и принялся писать на полу. Когда вся площадка была исписана
— Видишь, получается девять процентов. Как в ответе.
— Действительно, девять, — удивился я. — Слушай, так ты же гений! Самолётов не решил, никто в классе не решил… Как это тебя осенило?
— Не знаю, — засмущался Генка. — Само как-то…
Я взял кусок штукатурки и вывел на полу жирную и кривую пятёрку.
И тут мы услышали, что кто-то поднимается по лестнице. Не долго думая, мы проскользнули на чердак. Благо, что дверь оказалась открытой. В щелку мы увидели, как на площадке появилась дворничиха. Она посмотрела на исписанный штукатуркой пол, окунула швабру в ведро — и через секунду Генкина задачка исчезла вместе с пятёркой.
Сеанс гипноза
После уроков к нам в класс вошла пионервожатая Галя и громовым голосом объявила:
— Всем, кто занят в концерте, остаться сегодня на репетицию!
Остался почти весь класс. К дверям пошли только мы с Генкой да Славка Брындин. Славке капали в глаза какое-то лекарство, и ему не разрешалось читать. На этот счёт у него даже была справка, которую он всё время таскал с собой. Если на уроке литературы учительница спрашивала его, кто написал «Дети подземелья», он тут же говорил: «Я не могу. У меня справка». И сразу лез в портфель за своей драгоценной бумажкой.
— Петров и Лапин, — обратилась к нам Галя, когда мы были у двери. — Вы бы хоть басню, что ли, выучили, одну на двоих. Не всё же время в «балду» играть.
— Нам нельзя, у нас справка, — пробурчал Генка, и мы вышли в коридор.
— Басню, ещё чего, — ворчал Генка. — Делать нам больше нечего. Уж если мы захотим выступить, так такой номер отколем — все ахнут.
Когда мы оделись и вышли на улицу, Генка хлопнул себя по лбу и сказал:
— А что. Может, и вправду отколем?!
— Что отколем? — не понял я.
— Номер. У меня мысль. Что, если устроить сеанс гипноза? Представляешь фурорчик?! Это вам не матросский танец «Яблочко».
— А ты что, гипнотизировать умеешь?
— Не умею.
— Кого же ты тогда гипнотизировать будешь? Табуретку, что ли?
— Зачем табуретку. Тебя.
— Ну сказал! Кто же нам поверит. Все знают, что мы друзья.
— А мы тебя замаскируем. Под девчонку. Ведь штука в том, что на концерт собираются пригласить сто двенадцатую школу. Соображаешь? Наши будут думать, что ты из сто двенадцатой, а ихние — что ты из нашей. Устроим такое —
— Дудки. Не буду я под девчонку маскироваться. Чтоб я платье напяливал. Ни за что!
— Не надо никакого платья. Свитер и джинсы. Все девчонки теперь так ходят. На ноги кеды. А на голову я тебе такой паричок достану — пальчики оближешь. У меня же тётка в театре работает.
— Всё равно не буду, — упрямо сказал я.
— Дурачок, ну чего ты ломаешься. Это же искусство! Актёрам кого только не приходится играть. Я сам видел по телевизору, один ужасно известный артист играл лошадь.
— Да, так то лошадь…
— Вот же упрямый человек! Да я бы сам девчонку сыграл, но меня все сразу по ушам узнают.
Я посмотрел на оттопыренные Генкины уши и почему-то согласился. Мы договорились встретиться у него на другой день.
Вечером следующего дня я был у него.
— Гляди, какой паричок оторвал, — сказал Генка.
Паричок, прямо скажу, был мерзкий. Рыжий, с крысиной косичкой.
— Слушай, — сказал я, — а помодней нельзя было что-нибудь достать? Доисторический какой-то парик.
— Вот человек! — взвился Генка. — То бил себя в грудь и говорил, что не будет под девчонку маскироваться. А теперь, видишь, помодней ему подавай. Ну какая тебе разница! Ты что, замуж выходишь?!
Я не стал больше спорить, надел парик и посмотрел в зеркало. Зрелище было ужасное.
— Великолепно! — кричал Генка, бегая вокруг меня. — Просто великолепно! Родная мама не узнает.
— Думаешь? — усомнился я. — А вдруг всё-таки узнают. Будет тогда фурор.
— Вот что, — сказал Генка. — Мы тебе ещё очки наденем. Чтоб уж наверняка.
Он нашёл старые бабушкины очки и надел их мне на нос. Очки были очень сильные, и когда я посмотрел в зеркало, то различил только какую-то рыжую очкастую голову.
— Ну, старик, — сказал Генка, — теперь и я тебя не узнаю. А вообще, если хочешь, можно ещё бородавку под носом нарисовать.
От бородавки я отказался.
— Теперь, — сказал Генка, — слушай мой план. Я выхожу на сцену и спрашиваю, кто хочет загипнотизироваться. Ты поднимаешься ко мне и садишься на стул. Я тебя вроде как усыпляю, а ты вроде как во сне выполняешь всякие мои команды. Вот в принципе и всё. Успех гарантирую.
— Слушай, — сказал я. — А вдруг после меня ещё кто-нибудь гипнотизироваться захочет?
— Ерунда. Скажу, что потратил на тебя очень много умственной энергии и что пока больше не могу. В общем, решено. Завтра я говорю вожатой, что буду выступать.
На другой день Генка подошёл к Гале и сказал:
— Галя, ты была права. Всё время играть в «балду» нельзя. Так что я решил выступать.
Галя с подозрением посмотрела на Генку.
— Я прочту басню, — продолжал Генка. — «Мартышка и очки».