Скажи, что любишь
Шрифт:
Увы. Отступать некуда, бежать тоже. Это моя территория, мой дом и моя жизнь, в которой снова все кувырком.
Холод в груди ширится. И я даже рада ему, потому что он гасит эмоции, вымораживает панику, страх.
Это просто неприятный момент. Сложный, болезненный, но необходимый. Я устала прятаться и вздрагивать от мысли, что секрет раскроется. Хватит. Надо просто сделать это.
Я не бегу в гостиную, с перекошенным ртом и вытаращив глаза от страха. Вместо этого неспешно раздеваюсь, ставлю свои унылые угги рядом с сверкающими чистотой ботинками Смолина. Перевешиваю
Иду в ванную, неторопливо и тщательно мою руки, причесываюсь, одновременно разглядывая свою бледную физиономию в зеркале. Хороша-а-а-а. Глазищи огромные, на щеках пятна, потрескавшиеся губы. Измученная, натянутая как струна, но мне нравится. Я такая…естественная. Без наигранной стервозной маски, без попыток изобразить из себя роковую бабенку перед бывшим мужем. Я – это я. Вот и все.
После ванной отправляюсь на кухню. Набираю полный чайник воды и ставлю на плиту. В ящике нахожу творожное печенье и любимые сушки — ставлю на стол. Из вазочки беру мандарин, чищу его и, отправив в рот сочную дольку, блаженно жмурюсь.
Ну все, Светик. Пора. Надо просто сделать это, просто прожить этот гребаный момент и ползти дальше. Все будет хорошо.
После короткой медитации, я набираюсь решимости и отправляюсь в комнату. Захожу, как ни в чем не бывало, на ходу расстегиваю ремешок часов. Спокойная, будто ничего не происходит. Будто нет ничего странного в том, что в кресле, разметав руки по подлокотникам, сидит Кирилл. Подумаешь, делов-то…
Меня чуть не сбивает с ног ледяным взглядом, но я не показываю вида. Наоборот, подхожу ближе к столику рядом с креслом и ставлю часы на зарядку, потом не глядя на Смолина, монотонно произношу:
— Больше никогда так не делай. Еще одно незаконное вторжение в мой дом и, я вызову полицию, — выдаю ничего незначащую улыбку, — все встречи только на нейтральной территории. По обоюдному согласию. По звонку.
Я специально не спрашиваю, как он сюда проник, и что здесь делает. Никакого дешевого недоумения и игр в дурочку, которая слишком тупа, чтобы понять, что к чему. Никаких упреков. Пытаться его застыдить – это все равно что головой с разбегу о стену биться. Знаю, пробовала, больше не хочу.
— Я звонил.
Оооо… Как всегда предательская дрожь под коленками от одного только голоса. Он особенный. Бьет в цель и резонирует с тем бедламом, что творится внутри.
Я ведь когда-то первый раз поплыла именно от его голоса. К отцу приехали партнеры, и они устроились в беседке на заднем дворе, а я сидела в своей комнате на втором этаже и пыталась готовиться к зачету. И не могла запомнить ни строчки! Слушала! А потом как дура, подглядывала из-за тонкой шторы, пытаясь понять, у кого же такой бархатный баритон с встроенной функцией размягчения мозгов.
Памятуя о прежних ошибках, я максимально высоко поднимаю защитные барьеры, не смотрю на него, продолжая равнодушно заниматься своими делами:
— Знаю. Была занята, поэтому не отвечала.
— Всю ночь?
— Без комментариев, — сразу провожу границу дозволенного, — это личное.
Смолин
На кухне свистит чайник.
— Тебе кофе? — разворачиваюсь к Кириллу, всеми силами стараясь держаться уверенно и не закрываться, хотя очень хочется положить руки на живот. Спрятать его от жадного внимания, — как всегда несладкий и без молока?
Дожидаюсь неспешного кивка и выхожу из комнаты.
К сожалению, короткой передышки, пока иду на кухню, не хватает, чтобы справиться с болезненными спазмами в груди и надышаться. Не слышу, но чувствую, что Смолин на спиной, буквально в шаге от меня. Остается только надеяться, что он не слышит, как за равнодушным фасадом гремит сердце. Не надо ему этого слышать, это тоже личное.
Я собираюсь достать кружки из шкафа, но в дверцу над моей головой жестким движением упирается мужская ладонь. Все время вышло.
С тяжким вздохом я оборачиваюсь к своему светлоглазому кошмару. Он слишком близко, я буквально зажата между ним и кухонным гарнитуром.
— Держи дистанцию Смолин, — улыбаюсь одними губами, выдерживая убийственно тяжелый взгляд, — у меня слабый желудок. Чужие запахи провоцируют тошноту.
Ему, как всегда, плевать, он не сдвигается ни на миллиметр, попросту игнорируя мои слова, а потом задает вопрос, которого я так страшилась:
— Отец кто?
Проглатывая матерную рифму про один бестолковый орган мужского тела и пальто, я усмехаюсь:
— Зачем ты здесь, Смолин?
— Я задал вопрос.
— Я тоже, — упираюсь ему в грудь несмотря на то, что ладони обжигает этим прикосновением, и вынуждаю его отступить на пару шагов, — ты проторчал тут всю ночь, только чтобы спросить об этом?
— И все же.
Фыркаю и отхожу подальше.
— Брось, Кир. Я не настроена на игры. Ты прекрасно знаешь ответ, иначе бы ноги твоей тут не было, — я устало отмахиваюсь и все-таки наливаю себе чаю. Во рту пересохло от волнения, еще немного и начну сипеть, как полузадушенный петух, — Но, если хочешь, можешь пофантазировать на тему того, что будучи в браке с тобой, я кувыркалась еще с десятком других мужиков, и кто-то из них напоследок оставил подарочек.
— Значит, все-таки мой.
Не отвечаю. В голове слишком сильно гремит, чтобы удержать голос на одной ноте, а показывать свое волнение – это все равно, что показывать зверю свой страх. Все, на что меня хватает, это еще на одно неопределенное движение плечами.
— Интересно, — хмыкает он и усаживается за стол.
Кофе я больше не предлагаю, приступ вежливости прошел. Сейчас меня никто и ничто на свете не заставит подойти ближе к этому мужчине. Я достаточно его изучила за годы нашего вымученного брака, чтобы по отблеску светлых глаз понять, что за равнодушным фасадом его бомбит.