СКАЖИ “GOODBYE”
Шрифт:
– Ну, можно сказать и так, - усмехнулся он. И больше ничего не сказал, а только обнял ее и стал целовать быстрыми страстными поцелуями, и ей пришлось оставить свой допрос. Они занимались любовью долго и нежно, но в горле у нее стояла печаль. Как всегда, она оказалась побежденной стороной. И как бы почувствовав ее настроение, он тоже погрустнел и ушел в себя. Они полежали, покурили, а потом, чтобы не заводить мучительных разговоров, она сказала, что ей хочется спать. Отвернулась и лежала неподвижно. Сначала он тоже вроде как уснул, а потом встал, и вышел, наверное, пошел в туалет. Она долго его ждала, а он все не возвращался. И Мура не вытерпела, вылезла из кровати, и выглянула в гостиную. Оказалось, он сидел перед ее лэптопом, кстати им самим ей подаренным в пору первого ухаживания.
– Ты чего?
– глупо спросила она.
– Да
– Он проворно выключил компьютер и захлопнул его. Потом потянулся и сказал, что все же, пожалуй, соберется и поедет домой. И Мурка его не задерживала.
Потом, после того, как он уехал, она долго плакала, и сама себя жалела. Что за проклятый рок, что два хороших человека не могут быть счастливы вместе? Она плакала из-за того, что ей никак не удается переделать ни себя, ни его в достаточной мере, чтобы наконец все у них получилось. Странный человек: сколько бы она не вилась вокруг него, сколько бы не грела его своей любовью, он не в состоянии ответить ей тем же. Наверное, ей стоило бы на некоторое время отойти от него. Иногда мужчина теряет интерес именно потому, что женщина так доступна. И немножко утешившись новой выработанной тактикой, Мура уснула, крепко сжав горячей рукой синенькие бусики.
На следующий день Мура проснулась мрачная и решительная. Она начала свой день с домашней уборки, и вообще решила «прибрать» всю свою дальнейшую жизнь. Кристиан Диоры были красиво расставлены вокруг раковины на мраморе в ванной, ожерелье уложено в шкатулку, синее платье аккуратно повешено на плечики, серебряные босоножки спрятаны в ящик нарядной обуви до лучших времен. Жизнь предполагалось начать серьезную, полную достижений; все чувства взять под неусыпный контроль. Мурка позвонила маме, и с покорностью кающегося прослушала все Аннины воспоминания о том, как на кафедре все предрекали Муре замечательную академическую карьеру, и как вместе с ней сокрушались, что при всех Муриных способностях ее дочь так и не воплотила свой потенциал…
Осознавая в полной мере справедливость горького родительского разочарования, ясно прозревая, что вся ее жизнь - сплошная цепь неудач и ошибок, Мура махнула на себя рукой и позвонила Александре, застав подругу в момент очередного просмотра программы Опры. Общение с подружкой, как всегда, помогло: еще до того, как она успевала пожаловаться Саше на то, что долгожданное возвращение Вадима не просто сдвинуло их отношения с мертвой точки, а прямо таки обрушило с горы, как Сашка начала канючить, что ее агентша Рут не может найти ей никаких новых заказов, и она почти решилась записаться на курс программистов! И начать учить языки… и слепую печать заодно… а главное - посвятить себя европейскому кинематографу…
И как всегда, руководство чужой жизнью захватило Муру, и ближайшие полчаса она добросовестно продумывала все возможные варианты существования подруги, отвлекшись тем самым от собственных горестей. Во время разговора она попила кофе, покурила, пробежала взглядом свою газету и проверила электронную почту. Оттуда вывалилась куча новостей и сообщений. Оказалось, что сионистская жизнь столицы бурлит, как никогда. Мура вспомнила, что на последней летучке Шмуэль поручил ей освещать некий очередной всемирный шабаш, происходивший на этих днях в одной из больших гостиниц города. Мура надела подаренную Александрой юбку в голубых цветах, тщательно накрасилась (внешнее совершенство всегда помогает обрести и внутреннее ) и вызвала такси.
В многочисленных лобби и конференц-залах отеля «Рамада» бродили важные делегаты от всех еврейских общин мира, и не важные журналисты; в коридорах на каждом этаже стояли большие столы с кофе, круассанами и коврижками. При виде этих соблазнов Мура только обреченно вздохнула. Пресс-центр вселился в несколько соединенных между собой номеров гостиницы, где вместо супружеских кроватей теперь стояли столы, компьютеры, факсы и ксероксы, окруженные вырвавшимися из контекста деловитости бесстыжими ночничками, зеркалами и занавесочками. Мурка собрала большую пачку пресс-релизов, уже не удивляясь тому, что каждый квартальный съезд запросто снабжал еврейский народ большим количеством постановлений и директив, чем их было получено от Господа Бога на все времена. Потом она наткнулась на Боаза - представителя израильского центра в Нью-Йорке, с которым была знакома по предыдущим съездам,
– Еще несколько конгрессов с полной программой питания, и я стану толстым и окончательным циником, - сказала она Боазу.
– Не обязательно делать важное дело голодным, - заступился за съезд то ли еще наивный, то ли уже циничный Боаз.
– Разумеется. Только я никакого важного дела не делаю. Вся моя журналистская деятельность оказалась совсем не такой, как я себе представляла. Когда меня взяли в газету, мне сдуру казалось, что надо постичь все социально-общественно-политические идеи человечества, не говоря уже о таких само собой разумеющихся вещах, как история сионистского движения и работы его основоположников Теодора Герцля и Ахад га-Ама. Теперь, спустя несколько лет продуктивной деятельности на этом поприще я точно знаю, что актуальны только два источника - жалобные письма пенсионеров-ветеранов второй мировой и коммюнике министерства абсорбции и Еврейского Агентства. Этим исчерпывается вся проблематика современного сионизма. И что самое главное в моем деле - уметь безропотно высиживать официальные речи и притерпеться к самолетному питанию.
– Может, ты исчерпала себя, и тебе надо заняться чем-нибудь другим?
– предложил Боаз.
– Да что-то ничего такого, чтобы мучительно с утра хотелось бы делать, да чтобы за это еще и деньги платили, и чтобы при этом оставаться порядочной женщиной, в голову не приходит. У меня профессиональный кризис.
– Полбеды, Мура, что ты работать не любишь, но ведь ты еще и с начальством не спишь, так что шансы на продвижение у тебя нулевые…- назидательно, даже слегка обижено сказал Боаз, сам большое начальство, и Мура подумала, что все же он скорее циничный, нежели наивный.
– Иногда мне безумно хочется все бросить и уехать куда-нибудь далеко-далеко… - сказала Мура своему бокалу.
По возвращении домой тоска навалилась на нее с новой силой. На автоответчике было сообщение от Вадима, но Мура решила не отзванивать. В электронной почте обнаружилось письмо от Сергея. В нем он писал немножко о своей жизни, и прислал пару фотографий, снятых в Минске. Мурка так боялась сломаться и позвонить Вадиму, или начать бесцельно крутиться по комнате с бокалом вина и сигаретой, что сразу же села и принялась писать Сергею очень длинный и обстоятельный ответ. Про Иерусалим, и каков он в это время года, и как прекрасна улица Долины Духов, и как хорошо сидеть у самого Геенома в «Александре», где подают ее любимое блюдо: карпаччо салмон и нежнейший антрекот в винном соусе, и про суши по понедельникам в «Башне Давида» у Яффских ворот Старого города… Она писала до темноты, а потом включила телевизор и остаток вечера провела в компании с «Sex in the City».
Александра наткнулась на Вадима в кафе неподалеку от его дома. Он обычно покупал там сигареты, а Сашка давно сидела в углу с чашечкой латте. Она обрадовалась этой случайности и предложила ему сесть за ее столик. Вадим неохотно опустился на стул напротив.
– Как я рада, что я тебя встретила, - с энтузиазмом начала Саша.
– Почему?
– равнодушно спросил Вадим, распечатывая пачку «Мальборо лайт».
– Н-ну… - Сашка чуточку смутилась.
– Потому что я надеялась, что ты мне сможешь помочь хотя бы советом. Ведь ты знаком с миром русского и европейского кинематографа? Я собираюсь поехать в Москву, и хотела попросить у тебя каких-нибудь рекомендаций. Я решила начать играть в фильмах, - скромно, но с достоинством объяснила Саша.