Скажи красный (сборник)

Арутюнова Каринэ

Фора

…потом, знаешь, он перестал стареть. То есть старость его прошла, как болезнь проходит. Всех, гад, перехитрил, вокруг пальца обвел, – я ведь только что на одной ножке рядом не скакала, – как же, Лолита, прелестница, только матроски и не хватало, – это ваш дедушка? – меня эти расспросы смущали, и смешили, и умиляли, а после привыкла, – и даже подшучивала, бравировала, на колени с размаху, – дедуля, говорю, нежно так, и пальчиком седую прядь, – с породистого лба, гордого, львиного, – я благодарна ему была за фору, – я ведь еще и жить не начинала, и беспечность во мне такая появилась, драйв, – шутка ли, кто кого совратил, – дедушка внучку или внучка дедушку? –

а потом попритихла, успокоилась, залоснилась, – любовники появились, – один другого моложе, – но все это будто не со мной, – параллельные линии, – приходили, уходили, – некоторые надолго, – а дедушка всех пересидел, – на кухоньке моей, в дыму, посреди белья неглаженого и чашек кофейных, – с сигаретой, – он с сигаретой, и я, – сидим, дымим, и так хорошо, непереносимо, дьявольски хорошо, как никогда и ни с кем, – стареешь, малыш, – я чуть не поперхнулась, – это он мне, мне, – жестко так, – за подбородок взял, – в глаза смотрит, серьезно так, сурово, – и я смотрю, не сморгну, – будто игра такая, – в гадкого растлителя и мелкую пичужку, юную бродяжку, – все как по сценарию, – и пуговички на комбезе – одна за другой, – и зеркало в передней, – а в нем – самое что ни на есть сладкое, – высокий мосластый старик, – без капли жира на бронзовом безволосом теле, и попискивающая девчонка за сорок, – стареешь, малыш, – так и застыла у зеркала, голая уже, в пупырышках, – рассматривала себя, его, – его, себя, – и вдруг так мне страшно стало, – так страшно, хоть волком вой, – потому что вмиг поняла – его старость прошла, истаяла, а мне еще стареть и стареть, – долго, мучительно, безнадежно.

Чертово колесо

…у неё потрясающая фигура, молодой любовник и затравленный взгляд. День забит «от и до» – телефонными звонками, визитами в массажный салон, в солярий. Она всегда в курсе, всегда начеку, всегда бодрствует, даже когда спит, – уголки глаз приподняты, кожа натянута где положено, блестит, ресничка к ресничке, волосок к волоску, – диеты, любовники, шопинг, педикюр, маникюр, круиз, держать спину, тянуть ногу, в чулке, на шпильке, – быть колкой, бойкой, искриться, звенеть, зажигать, – где «неспешность и подлинность», нега и безмятежность, – колесо, чертово, дьявольское, летит, запущенное чьей-то меткой рукой, несется, подпрыгивая на ухабах, поблескивает спицами, кренится, но не падает…

Потеря

Она покинула их там же, где настигла год назад, – весной, на пересечении центральных улиц, – весь ужас заключался в том, что никто никого не предавал, никто никого не бросал, – они еще шли рядом, и даже держались за руки, – вернее, касались один другого, но как это касание отличалось от того, прежнего, – они шли рядом и внезапно остановились, пронзенные, – она еще говорила, с жаром, жестикулируя чуть более обычного, – похорошевшая за год любви, осмелевшая, отогретая, – он еще внимал, любуясь, отстраняясь и отдаляясь, как любуются выросшим ребенком, уходящим в собственную жизнь, – что это было? – весна, головокружение, головокрушение, – что это было? – а было все, – они еще держались за руки, пробираясь на ощупь между могилами убитых и воскресших любовей, разочарований, потерь, – между бесчисленными тенями покинутых и обнадеженных, – потрясенные надвигающейся потерей, опустошенные, они так и не смогли найти повод для разлуки, – и долго прощались, сжимая и разжимая пальцы, шутя и посмеиваясь, и, уходя, обернулись почти одновременно, с нескрываемым отчаянием…

Тактика и стратегия

Он для тебя – прошлое, – уверенно сообщает мне она, и я не успеваю возразить, потому как водопад ее красноречия… Еще бы, ее дедушка был раввином, – то ли по отцовской линии, то ли по материнской, но точно раввином, и потому глаза у нее мудрые, а в голосе нет и тени сомнения, – рефлексия – это мой удел, вечные какие-то копания, – она вешает трубку, а я продолжаю уныло выкапывать все «за» и «против».

Он – твое прошлое, – сообщает мне она, и я просто отчётливо вижу, как светится ее лицо, как вдохновенно горят глаза, – хорошо, – прошлое, – без боя сдаюсь я и устало спрашиваю, – ну а настоящее? Где оно?

Настоящее ты должна заслужить, отдать долги, понимаешь? – вкрадчиво шепчет она, и я неожиданно воодушевляюсь, – там, уже в обозримом будущем, расправило крылья мое настоящее, – как гордо реет оно и ревет, и раздувается на ветру, и несется на всех парусах, – часа полтора уходит на разработку тактики и стратегии, – оно уже буквально у порога. Ломится в дверь, бьется в окно, и вдруг мне становится безумно жаль отсеченного прошлого, которое еще не знает, что его уценили и отсекли, вот только что.

Прогноз

Он брал ее в аренду, на продолжительный срок, – все честно, – вместе? – да, – отвечала она взмахом ресниц, сиянием глаз, – эту готовность он выделил

моментально, – готовность, смелость, наивность, бесшабашность, – вместе? – его пальцы властно перебирали ее лодочкой, еще робеющую ладонь, – вместе? – ожидая ответа и зная наперед, пытливо заглядывая в глаза, – туда, за пламенеющую радужку, в темнеющий укол зрачка, – за доли секунд он все просчитал, – день за днем, год за годом, – не плен, нет, рабство? – никогда, – только честные условия, – ее юношеская открытость, рефлексия, пылкость, яркость, – краска стыда и удовольствия, любопытство, смирение, бунт, – ее максимализм, неуверенность, желание нравиться и дарить, – его опыт, умение, почти отеческая нежность, властность, но и детскость, никогда не утоляемая жажда, любопытство, – все честно, – ее гибкость, – его сила, рассчитанная на десятилетия, – да, десять лет, – таков максимальный срок, – все честно, – пройдет год, два, пять, – она будет так же стоять перед ним, побледневшая, повзрослевшая, теперь уже красивая без дураков, на все сто, – несколько томной, бледной красотой, с едва заметными морщинками у глаз, – утолившая жажду свою и его, познавшая бунт и смирение, гнев и нежность, стыд и бесстыдство, – сотни раз переступавшая этот порог, – то с замиранием, то с решимостью, то в отчаянии, одержимая ревностью и обидой, вновь и вновь пробуждающимся желанием, уже привычным, – когда тело послушно складывается и обретает нужную форму, – договор будет пересматриваться, – дополняться новыми пунктами и подпунктами, – с кровью, потугами, потерями, некрасивой и безрадостной торговлей, – нечестной, базарной, уже без смешного лукавства, без мерцания глаз, без волнующего элемента игры, – она пойдет на уступки, потеряет лицо, будет бунтовать, хлопать дверью, уходить и возвращаться, – бренчать цепями, кандалами, оковами, – но сроки поджимают, неужели она еще не поняла, – у них все честно, все просто, – пока его глаза горят, а ее ладонь несмелой лодочкой, уточкой, птичкой…

Логика

…вредно общаться с К. Во всяком действии мерещится ей «тонкая связь». Любое событие раскладывается как пасьянс, – карта туда, карта сюда, – видите? вот видите? все сошлось, – ты ему так, а он тебе – этак, – в постели она отстаивает точку зрения, очерчивает круг прав и обязанностей. Водит партнера, точно Моисей по пустыне, – выяснение отношений давно стало навязчивой идеей, – она ведет душеспасительные беседы, перебираясь с зажженной сигаретой поближе к окну. Убийственно женственная, да-да, именно так, в этой непринужденной раскованной позе, – с голой грудью и сигаретой, – она стряхивает пепел и целует партнера в затылок, лоб, живот, – партнер выглядит удовлетворенным и поверженным, – мужчины предпочитают логику, правое, левое, белое, черное, – она свято верит в то, что надо ОБЪЯСНЯТЬ, А ЕСЛИ НЕПОНЯТНО, ТО ЕЩЕ РАЗ, – о! настоящие женщины всегда доводят начатое до точки, – до точки, до карниза, до петли.

Никто никому

Женщина-провизор в душной комнате без окон, – всякий, кто протягивает рецепт в зарешеченное отверстие, автоматически становится врагом, – кислород порциями поступает из дальнего окна в коридоре, – очередь движется, – не ищите здесь сострадания, всем плохо, все равны, и никто никому не нужен.

Полет

Что-то такое было в ее прижатых к голове ушах, в повороте шеи, – он рванул через дорогу, по примятой, еще прошлогодней траве, – то была его первая весна, ее – десятая, но он об этом не знал. Она смутно догадывалась и долго играла с ним, отталкивая лапой, стремительно разворачиваясь крупом, давая приблизиться, но не коснуться, – отбегая, но не настолько далеко, чтобы он не смог нагнать ее, – неслась впереди, хватая воздух, – что-то ширилось в груди, и лапы были не те, но запах все еще был клейкий, острый, как у земли после дождя.

Она знала об этом, и знала, как долго нужно бежать, как долго нужно гнать его, чтобы он рухнул вконец, благодарный, истерзанный, счастливый, – она видела его задолго до того, как рванул поводок, – размахивая ушами и лапами, понесся, срезая углы, – огромный, нелепый, с глазами цвета гречишного меда, – какое-то время они еще бежали рядом, – бежали ровно, как пара гнедых, – никто не мог знать, что бежит она из последних сил, хватая воздух седеющей мордой, – она еще слышала стук его сердца, и грохот своего, и привкус соленой крови.

Она еще слышала его дыхание, терпкое, хмельное, нетерпеливое, она еще слышала хруст прошлогодней травы, но уже давно бежала одна, – легконогая, неуязвимая, свободная как птица.

С точки зрения собаки

…или, например, быть собакой и видеть то, что ускользает от взгляда других.

Допустим, тень мужчины, идущего по тропе вместе с маленьким мальчиком.

Собака увидит их раньше, чем вы успеете подумать. Только подумать. Но не увидеть.