Скажи миру – «нет!»
Шрифт:
– Грин, – негромко сказала Танюшка, все это время тихо-тихо слушавшая. – Рассказ… ой, не помню, как называется… Про кругосветное путешествие на пари. Помню, что главного героя зовут Седир, Жюль Седир… Ты же не любишь Грина?
– Ну, кое-что я все-таки читал…
– А зачем? – Танюшка чуть извернулась и заглянула мне в лицо. – Эй, не отворачивайся!
– Потому что тебе нравится, – ответил я, глядя ей прямо в глаза.
Мимо прошли Колька с Валькой – оба босиком, в подкатанных штанах. Колька, указывая на видневшееся ниже по течению на нашем берегу серое пятно тумана, сказал:
– А
Я окаменел. Танюшка тревожно посмотрела на меня. Но эпизод продолжения не имел.
– Э-э-эй! – услышали мы вопль. Все головы разом повернулись в сторону крика; по склону прыжками поднимался Бэн – несся так, словно за ним гнались, и один – без Сани и Сморча. Мы, собственно, и подумали, что на них напали, и, вскочив, схватились за оружие, но Бэн, мотая одновременно головой и руками, выдохнул:
– Саня… мост… подвесной…
Мост и в самом деле был подвесным – полная дичь на равнинном Дунае. Но тут помогли три островка, цепочкой тянувшиеся наискось к течению. Мост, собственно, состоял из четырех раздельных секций-мостов, перекинутых какими-то трудягами с острова на остров и сделанных из вечной лиственницы и столь же вечных канатов крапивного волокна. Джек тоже не знал, кто его строил, и вообще впервые видел этот мост, хотя по этим местам хаживал.
– Ну что, – решился я, – будем переправляться?
И первым ступил на скрипящий, раскачивающийся настил. Высоты я никогда не любил. Точнее – боялся. Но на свете есть много вещей, которых ты боишься, а все равно делаешь. Это я уяснил еще в младших классах.
Белую угловатую массу с ревом, треском и грохотом несло метрах в пяти у меня под ногами. Оттуда дышало холодом, льдины ползли друг на друга, раскалывались и падали. Вид был величественный и жуткий.
– Кра-со-ти-ща-а! – проорал шедший следом Север. – Смотри, как пре-о-от!
– Ага, вижу… – процедил я еле слышно. И тут же застыл, вцепившись руками в жесткий канат и открыв рот.
Арнис шел по льдинам.
Литовец прыгал почти непрерывно – чуть ли не по ребрам шевелящихся чудищ, лишь иногда останавливаясь передохнуть на крупных и более-менее устойчивых кусках. Потом вновь и вновь бросал вперед свое сильное, послушное тело.
– Чертов кретин… – выдохнул Север. – Что он делает?!
Уже не задумываясь о своем страхе, я опрометью бросился вперед. На втором острове едва не сломал ногу, с маху влетев между двух бревен, перемазался в какой-то черной жиже… На четвертом проеме чуть-чуть не ухнул в дыру на месте отсутствующей доски – перелетел прыжком в последний момент… Короче, на берегу я был раньше Арниса и даже на месте не мог устоять – ждал его, пританцовывая то на одной ноге, то на другой.
Арнис подошел минут через десять – уже когда на берегу возле меня толклись еще человек семь наших. Прыгнул к нам с безмятежной улыбкой – и я немедленно схватил его за плечи:
– Ты что, рехнулся?! – заорал я. – Тебе жизнь не дорога?!
Одним ловким движением литых плеч боксера Арнис ушел из моих пальцев. И очень-очень спокойно сказал:
– Ты знаешь, Олег, – нет.
Чертовски интересно, оказывается, идти навстречу весне. Это странное
Природа тоже менялась. Березы, ели, осины остались где-то позади. Дубов стало меньше, сосен тоже, но появились кипарисы, олеандры и оливы – интересные деревья с уже пробившейся серебристой листвой… С каждым днем теплело, а когда мы обошли с запада Родопы и спустились в долину Вардара (Танюшка комментировала каждый день словно по хорошей карте) – теплеть стало уже с каждым часом.
В конце апреля мы вышли к большому камню недалеко от говорливого ручья. Сергей удовлетворенно хмыкнул и подмигнул Бассу:
– Помнишь? – Тот кивнул, и Сергей указал мне на камень. – Могила, – на камне в самом деле были выбиты четкие строчки греческого алфавита с датами. – Вот тут мы встретили Франсуа Жюссо. Он со своими живет в двадцати километрах к югу. Приглашал в гости.
– Ну так и пойдем к нему! – подал голос Андрей Соколов. – Чего стоять-то? Вон какая погода-природа классная!
– Вообще-то правда, пошли, – махнул я рукой. – Отшагаем до вечера…
Сам я задержался. Не знаю – почему. Мне только на миг показалось, что непонятно, но ощутимо-увесисто потяжелел палаш… а потом – просто выскользнул серебряной змеей мне под ноги! И когда портупея успела съехать? Да и вообще – раньше он не выскальзывал, даже если перевернуть ножны и тряхнуть…
Я наклонился… и медленно выпрямился.
Тропинка тут была, хотя и не очень заметная. Достаточно отчетливая… И клинок лежал поперек этой тропинки, пересекая ее, словно диковинный шлагбаум.
Прямо передо мной. У моих ног, обутых сейчас в легкие немецкие туфли – я вылез из сапог от жары.
Как запрет идти дальше.
Я никогда не был суеверным. И все-таки подобрал клинок не сразу.
Здешние долины походили на глубокие зеленые чаши. Вот примерно в такую чашу вдоль бегучего ручья мы и начали спускаться – в тот самый момент, когда на краю этой чаши – напротив – появились урса. Не меньше полусотни, плотной группкой – впечатление было такое, что вышли они именно на нас, а не просто так.
– Девчонки, назад, на гребень! – заорал я, обнажая клинки. – Все к бою! Рось!
Это было уже на уровне рефлексов – увидев врага, тут же атаковать. Мы посыпались вниз, не пытаясь тормозить, с ходу перемахивая через камни, трещины и кусты. Урса бежали навстречу…
– Рось! – В бешеном прыжке я взлетел с камня и обеими ногами с лету врезал в выставленный щит оказавшегося передо мной и чуть ниже урса – его буквально швырнуло наземь, а я удержался на ногах. – Рось! – скользнув под щит и занесенный ассегай, я рубанул еще одного снизу вверх в пах. – Рось! – отбросив его плечом, полоснул по ключице не успевшего закрыться другого…