Скажи "Шалом"
Шрифт:
— Она превратится из благородного животного в машину, — голос жены наполнился глубоким отвращением.
— В бездушного робота, — подтвердил я, и наши полные любви взгляды обратились к Франци, которая как раз терзала подушку, расшитую драгоценными брюссельскими кружевами, рассыпая ее содержимое по ковру. Вероятно, она не хотела больше писать просто на ковер.
— Сходи, поговори с Драгомиром, — промолвила моя супруга, покачивая головой.
Драгомир, представительный мужчина средних лет, понимал язык животных, как некогда царь Соломон, когда бывал в форме. Правда, с
— Что это? — спросил он при виде Франци. — Откуда вы это взяли?
— Это не имеет никакого значения, — ответил я со всей имеющейся в запасе сдержанностью.
Драгомир приподнял Франци и вытаращил глаза из орбит.
— Как вы кормите эту собаку?
Я проинформировал его, что Франци четырежды в день получает свой любимый суп и один раз — либо ростбиф с вермишелью, либо ирландское рагу, затем крем-брюле, вафли и турецкий мед.
— Плохо и неправильно, — прорвало Драгомира. — Собака только один раз в день должна получать пищу, один раз — и все! Куда собака делает?
Я не сразу понял, что он имеет в виду. Драгомир выразился более понятно:
— Где писает? Где какает?
— Дома, всегда дома, — с болью пожаловался я. — Только не в саду. Не помогли ни битье, ни уговоры.
— Собака всегда делает там, где пошло с первого раза, — пояснил мне дипломированный тренер. — И как много она до сих пор делала в доме?
— Примерно пятьсот раз.
— Мать моя! Да вам нужно продать собаку! — И Драгомир открыл мне потрясающий факт, что Франци благодаря нашим педагогическим изысканиям, рассматривает сад как наше жилье, а дом — как туалет.
— Но я должен кое-что добавить, маэстро! — пролепетал я. — Мы заплатим вам любую сумму.
Государственный тренер сразу согласился.
— Хорошо, — решил он. — Только прежде нам придется привязать собаку. Я захвачу с собой цепь.
На следующее утро Драгомир появился с невообразимой якорной цепью, прикрепил один конец к черенку метлы, которую он притащил из дальнего угла сада, а на второй конец посадил Франци.
— Ну, вот! Здесь собака должна находиться все время. Раз в день принесите ей немного еды. Только никто не должен подходить к ней.
— Но как бедная Франци такое выдержит? — запротестовал я, громко поддержанный женой и сыном. — Ей нужна компания… Ей нужна любовь… Франци будет плакать…
— И пусть себе плачет, — безжалостно настаивал Драгомир. — Я говорю вам, что делать, вы делаете, что я говорю. А иначе — какой смысл. Тогда уж лучше продайте собаку поскорее.
— Нет-нет, все что угодно, но только не это, — застенал я от имени всей семьи. — Мы будем следовать всем вашим указаниям. Сколько вы хотите за курс?
— Сто пятьдесят без первоначального взноса, — ответил Драгомир, продемонстрировав прекрасный иврит.
Франци начала поскуливать. Уже во второй половине дня весь дом утопал в слезах. Дети бросали душераздирающие взгляды на Франци, на одинокую, голодающую, скованную Франци. Ренана не могла этого долго вынести и улеглась, рыдая, рядом с ней. Амир, протягивая ко мне
— Еще четверть часа, — заявила она мне. — Еще десять минут. Еще пять минут…
— Вот и прекрасно. Пять минут…
Громко лая, Франци ворвалась в дом, прыгала на нас всех, без конца заботливо суетилась, провела ночь в детской комнате и, насытившись пирожными, шоколадом и тапочками, уснула в кроватке Амира.
Утром зазвонил телефон. Это был Драгомир.
— Как собака ночевала?
— Все в самом лучше порядке, — ответил я.
— Лаяла сильно?
— Да, но вполне терпимо, — и я попытался помешать Франци, сидящей у меня на коленях и собиравшейся насладиться моей оправой для очков.
Драгомир настойчиво внушал мне, что в первый период дрессуры следует особенно точно соблюдать все его предписания. Как раз сейчас самое важное — это железная дисциплина.
— Полностью с вами согласен, — поддакнул я. — Можете на меня положиться. Раз уж я столько денег трачу на дрессировку, хотелось бы и результаты увидеть. Я же не настолько бестолковый.
С этим я и повесил трубку, предусмотрительно вырвав шнур из зубов Франци.
В середине дня в комнату ворвался бледный от ужаса Амир.
— Драгомир идет, — кричал бдительный ребенок. — Тревога!
Мы спихнули Франци с рояля, выбежали с ней в сад и крепко привязали к корабельной цепи. Когда Драгомир вошел, мы мирно сидели вокруг обеденного стола.
— Где собака? — грубо спросил государственный тренер.
— А где же ей быть? Конечно, там, где и положено. В саду. На цепи.
— Вот это правильно и хорошо, — одобрительно кивнул Драгомир. — Не расслабляйтесь.
Франци действительно оставалась в саду до конца нашего пиршества. Только к десерту Амир привел ее в дом и угостил частью торта и фруктами. Франци была счастлива, только немного недоумевала. Она и на следующей неделе никак не могла взять в толк, почему ее с такой поспешностью сажают на цепь, когда появляется тот посторонний человек, чей язык никто не понимает, и почему после его ухода Франци снова возвращают в ее туалет. Но в целом происходящее ее устраивало. Время от времени мы предоставляли Драгомиру подробные отчеты о прогрессе, достигнутом в процессе дрессировки, просили его советов по разным поводам, спрашивали, не построить ли нам для Франци сарай ("Никакого смысла, на улице достаточно тепло"), и дали ему однажды, во вторник, когда Франци сгрызла нашу самую красивую скатерть, добровольный аванс в пятьдесят фунтов.
Но на следующие выходные Драгомир совершил одну из самых трагических ошибок: он пришел к нам в дом без предупреждения. Причина состояла в том, что Цулу укусил за ногу почтальона, и Драгомир, присутствовавший при этом, выслушал немало искренних слов о своей овчарке. Драгомир имел достаточное представление о географии, чтобы использовать открытую дверь, и проник в неохраняемую детскую комнату, где и застиг Амира с Франци, лежащих в обнимку перед телевизором и трескающих поп-корн.
— Это что, сад? — завопил он. — Это привязанная собака?